Сергей Прохоров, СТВ:
В то время, когда на белорусской земле город за городом освобождали от фашистского гнета, в Ленинграде доедали последнюю крошку хлеба.
Сергей Прохоров, СТВ:
В то время, когда на белорусской земле город за городом освобождали от фашистского гнета, в Ленинграде доедали последнюю крошку хлеба.
Наталья Надольская, СТВ:
Блокада длилась уже 800 дней. «Умерли все! Савичевых больше нет!» – это последняя строчка из дневника Тани Савичевой – девочки, пережившей блокаду Ленинграда.
Подробнее в видеоматериале.
Девять страниц, 41 строка, написанная детским неуверенным почерком. В них не было ни страха, ни жалоб, ни отчаяния. Очень простая и оттого еще более тяжелая правда. В течение пяти месяцев Таня потеряла всех. Доподлинно известно, что подобных историй в Ленинграде было множество. Десятки, сотни и даже тысячи.
Сергей Прохоров:
Мария Ягодницына лишилась всей семьи. У Михаила Кураева война отняла бабушку и брата. Мария Богач 50 лет после разыскивала родную душу. Оказалось, что война разбросала их на тысячи километров друг от друга. Семейные истории блокадного Ленинграда, тесно переплетенные с судьбой Беларуси, в репортаже из города на Неве.
41 километр баррикад, 6 тысяч метров противотанковых рвов и 125 грамм хлеба – таким Мария Ягодницына запомнила Ленинград. Когда началась блокада, ей было 11. Как и для многих ленинградцев, война для Марии Давыдовны стала тяжелым уроком мужества. Она знает цену каждой крошке хлеба.
Мария Ягодницына, жительница блокадного Ленинграда:
Последний поход мой за хлебушком оказался плачевным. Подошла очередь, я положила карточки и денежки на весы, мне стали взвешивать. Чья-то рука через плечо берет этот хлеб, в рот забивает. И все. Я стою. Я уже не ревела, я орала как бешенная в магазине. Все начали пинать его ногами, кто был в состоянии. Вышла, плетусь домой. Пришла домой, а мама лежит уже, на меня смотрит: «А хлебушек где?» «А хлеба нет, – говорю, – по дороге съела».
Она помнит первую блокадную зиму, печку-буржуйку, топившуюся посреди комнаты всем, чем только возможно. Помнит трупы, которые не успевала вывозить специальная служба. Если бы 11-летняя Маша во время блокады вела дневник, как Таня Савичева, то могла бы оставить такие же записи о смерти всех своих близких. Сначала умерли отец и брат, за ними – мама.
Мария Ягодницына:
Лежало одеяло, ватное какое-то, толстое, я ее завернула в это одеяло. А чем перевязать? Скакалкой. Я ее ноги завязала и, где грудь, завязала этой скакалкой. И когда я ее на санки по лестнице спустила, в это время стояла машина грузовая. Столько было покойников, которые лежали в кузове, а некоторые стояли. Вот так их поставили. Холод, зима была очень морозная. И мои санки с мамой вместе хлоп туда. «Куда вы везете?» – «На Пискаревку».
И только через 70 лет после снятия блокады Мария Давыдовна смогла разыскать могилу своей матери.
Мария Ягодницына:
У меня к вам будет большая просьба, если вас не затруднит, будьте любезны, положите эти гвоздички на могилу моей мамы. Заранее вам благодарна.
Вероника Кудринецкая, корреспондент:
Санкт-Петербург, Пискаревское кладбище. Вот она, та самая могила № 5, где и похоронена Эсфирь Вилинская. Всего таких братских захоронений 180. И более полумиллиона погибших за годы блокады.
До революции этими землями владел Иван Пискарев, чье имя и послужило топонимическим обозначением местности. Спустя полвека слово «Пискаревка» стало синонимом самого страшного преступления против человечности.
Ольга Большакова, заведующая архивным отделом Пискаревского мемориального кладбища:
К большому сожалению, мы никогда не узнаем имена всех захороненных. Потому что из-за высокой смертности, а в день умирали по 10-12 тысяч горожан, умирали в основном от голода. Списки на всех кладбищах составлялись численные. Цена ленинградской победы – 2,5 миллиона воинов, которые погибли, защищая Ленинград.
Михаил Кураев. Осенью 1941-го ему было два года. Этой же осенью хлеб становится единственной ценностью. Истощенные люди готовы менять на него самые дорогие вещи.
Михаил Кураев, житель блокадного Ленинграда:
И вот однажды по карточкам вместо сахара выдали, нас же все-таки пять человек, выдали две плитки шоколада. И отсюда мама пошла в Центральный район на Сенную площадь, на Сенной рынок, считая, что там будет больше вариантов обмена этого шоколада. Ну что две плитки на пять человек? Может быть, на что-то. На крупу в первую очередь. Ей повезло, она выменяла на мешочек крупы. Пришла счастливая домой, стала ее варить. Оказалось, что это химические гранулы, очень похожие на рис, но совершенно несъедобные.
Бомбежка, артобстрелы, горит не только транспорт, но и здание. Город погружен в непроглядную тьму. Мороз под 40. Ленинградский детский сад. Дети сидят и толкут в ступках хвою. Потому что фронту нужен витамин С. В школах размещаются госпитали. Ученики занимаются в бомбоубежищах.
Александр Кутузов, ученый секретарь Государственного мемориального музея обороны и блокады Ленинграда:
Чернила застывали в чернильницах, катастрофически не хватало бумаги. В воспоминаниях одного из заведующих роно ленинградских говорится о том, что в школе в очереди за супом умер мальчик. Что представлял из себя этот блокадный суп? Это была вода, в которой плавал какой-нибудь листочек капусты.
Михаил Кураев:
Я не могу себе простить прежде всего, что я не расспрашивал маму, чтобы она рассказала просто хотя бы один день, как она просыпалась в январе 1942 года и как она отходила ко сну. У нее в сумочке были стихи, маленькая книжечка Ольги Берггольц «Ленинградский дневник». Я не уверен, что мама прочитала эту книжку от начала и до конца. Почему? Она пропитана солью – она начинала читать и плакала.
Ольгу Берггольц называли блокадной музой Ленинграда. Ее голос все 872 дня осады звучал на ленинградском радио. Вселял в жителей города веру в победу.
Вероника Кудринецкая:
Уличный репродуктор на углу Малой Садовой и Невского проспекта сегодня – это памятник, один из символов той эпохи. Достаточно просто взглянуть на него, и в памяти всплывают трагические картины тех времен. Это было единственное окошко в мир для ленинградцев. А в перерывах между сообщениями звучал метроном. 60 ударов в минуту – все спокойно. Если пульс учащался, значит была опасность.
Вероника Кудринецкая:
Почти 150 тысяч снарядов выпущено по Ленинграду за время блокады. Они унесли 25 тысяч жизней. А сколько было разрушено зданий и памятников архитектуры – не сосчитать. Сегодня петербуржцы бережно хранят и эти следы. Они есть на Исаакиевском соборе, на храме Спаса на Крови. Они есть и здесь, на знаменитом Аничковом мосту, вот на этом гранитном постаменте.
В современном городе почти ничего не напоминает о пережитых мучениях. Массовых экскурсий по блокадному Ленинграду в Питере не водят. И потому почти единственная доступная память – это голоса тех, из чьих жизней были вырваны 872 дня и ночи. Они будут звучать до тех пор, пока хоть кому-то будет важно их услышать.
Читайте также:
«Наша история начиналась с моего дедушки». Дочь партизана рассказала о героизме своих предков
«Много у них концертов было на кораблях». Как пережила войну известная балерина Бася Карпилова?