Почему для многих Запад – только джинсы и Coca-Cola? Разобрались с Дмитрием Егорченковым
Проект «Азаренок. Напрямую». О важном в прямом эфире. Вместе с экспертами обсудим метаисторию, а также войну детьми и кто на самом деле волнуется об их благе. В гостях обозреватель Белтелерадиокомпании Анастасия Бенедисюк и политолог, директор Института стратегических исследований и прогнозов РУДН Дмитрий Егорченков.
О мощной пропаганде Запада
Григорий Азаренок, СТВ:
Запад предлагает мощнейшую идеологическую подоплеку всего того, что он делает. Понятно, что он борется за свое существование, понятно, что он борется за свое доминирование, без которого он рухнет и умрет. И вот этот большой 500-летний проект доминирования Запада рухнет. Но есть ли нам что ему противопоставить?
Дмитрий Егорченков, директор Института стратегических исследований и прогнозов РУДН:
Ну, во-первых, у нас, конечно, нет другого выбора. Вообще, представители нашей цивилизации в широком смысле слова, такой вот русско-евразийской цивилизации, они всегда хорошо работают, когда нет другого выхода. Это какая-то одна из частей национального характера. Что Запад очень успешен в формировании даже не пропаганды и агитации, а в формировании картины мира, когнитивного восприятия как себя самого, так и всех их партнеров. Но здесь мы это должны признать. Они этим занимаются не первое столетие, и здесь я не преувеличиваю совершенно, это исторически подтвержденный факт. И у них в этом смысле очень огромный опыт. Здесь тоже не нужно это сбрасывать со счетов. Они, например, тренировались на формировании благоприятной картины колониального центра империалистического в колонии. Как преподать условным индийцам все плюсы колониальной Британской империи, несмотря на угнетения и все остальное, ведь как-то же можно преподать это дело. Они этим занимались активно.
Напомню, что до того, как Махатма Ганди понял, что что-то здесь не так, он был вполне включен в этот культурный контекст британский. Был уважаемым гражданином, адвокатом. До него потом стало доходить, что несмотря на все вот эти вот информационные симулякры, уж простите мне, я по-бодрийяровски поругаюсь, вот эта картина мира, которую Запад формирует, не вполне соответствует действительности.
«Мы неплохо пытались сопротивляться в советское время»
Дмитрий Егорченков:
Мы на эту уловку попались всем постсоветским пространством в конце 1980-х годов, я намеренно говорю, не в 1991-м, раньше, когда мы вдруг осознали, что вот эта картина западного мира прекрасна. Там есть, как вы помните, Coca-Cola, джинсы. Все живут в Париже, как в французском кинематографе с Пьером Ришаром, иногда как в итальянском кинематографе. Тоже такое бывает. Все эти инструменты, я не просто так кинематограф сейчас упомянул, активно Западом в широком смысле слова используются. Мы неплохо пытались сопротивляться в советское время.
Другой вопрос, что на каком-то этапе мы это сопротивление культурное делали догмой внутри себя, на этом проиграли. Обратите внимание, что значительная часть даже взрослых людей, моих ровесников, с которыми я сейчас общаюсь, не смотрели советские «идеологические» фильмы. Ну, какой-нибудь «Первая конная», например. блестящий фильм, очень я его люблю. Там и музыка замечательная, и нарративы, простите за ругательство научное, замечательные. Его надо смотреть, чтобы понимать, как Советский Союз видел себя изнутри на ранней стадии своего становления. Надо смотреть какой-нибудь «Синдикат-2», историю Савинкова, как там это все происходило, какая жестокая борьба шла в 1920-е и 1930-е годы внутри нашего общества, какие были различные взгляды на происходящее. Мы это все свели до схемы, в итоге получили к концу 1980-х отторжение значительной частью населения тех самых исторических нарративов.
«История – это одно, а историческая политика – это другое»
Дмитрий Егорченков:
Вы вынесли в название стрима слово «метаистория», сложное слово, и потребуется объяснить, потому что оно внутри себя противоречиво. С одной стороны, метаистория – это та самая настоящая надыстория, которая абсолютно объективна как наука. Скажем в скобках, что современная историческая наука – наука, без исторической политики, уже в каком-то смысле является этой метаисторией, потому что у нее есть комплекс дополнительных дисциплин, включая археологию, включая источниковедение, включая историческую климатологию, она вполне себе объективна. А вот как это описывается дальше, например, на российской почве, – это второй большой вопрос. Если посмотреть на российский кинематограф, всегда хочется задать вопрос: а откуда вы, дорогие друзья, все это взяли? Оно, в принципе, всегда было примерно так, потому что история – это одно, а историческая политика – это другое.
Вот метаистория – это когда нам необходимо нашу историю свести с реальностью современной политической, тогда у нас не будет внутренних противоречий, тогда у нас вдруг выяснится, что у нас и империя со всеми ее негативными вещами принесла определенную пользу этой огромной части континента, включая постсоветские республики. Потому что не надо думать, что, например, освоение Средней Азии в имперский период не осуществлялось с привнесением туда медицины, науки, учителей, восстановлением археологических памятников напрямую. Модернизация. Это и гуманитарная оставляющая. А в советское время это тоже осуществлялось. И мы не можем вырезать ни один этап из нашей исторической памяти. Как только мы поймем, что это все мы, даже если мы в каком-то моменте были неправы, нам не нужно врать себе. Тогда мы эту метаисторию выстроим.
Знаете, как знаменитая история с ледовым побоищем? Кто на кого напал? По историческим источникам, ну, немножко не псы-рыцари напали. Хотя у нас до сих пор в массовом сознании картинка выстроена Эйзенштейном под конкретные политические события. Нам эту картинку нужно трансформировать уже сейчас, тогда мы сможем противодействовать западным нашим вот этим недругам, которые и выстраивают всю свою культурную политику на откровенной лжи.
Читайте также:
«Ценят каждое слово, каждую минуту». Вот какие на самом деле солдаты, которые прошли настоящую войну
«Мы сейчас находимся в глобальной информационной войне». Зачем нужен общий медиахолдинг Беларуси и России?
«Они тыкали зондом в открытые раны, как будто я лягушка». Истории людей, которые пострадали от украинских неонацистов