Победа над внешними обстоятельствами – как объединялись Беларусь и Россия в 1990-е?

Время авторской журналистики. Андрей Лазуткин и его «Занимательная политология» на СТВ.

Андрей Лазуткин, политолог:
Чем слабее центральная власть, тем больше вокруг нее возникает кланов и группировок. Поэтому главный урок, который, наверное, можно извлечь из истории Союзного государства России и Беларуси, – эффективно объединяться могут только два сильных центра. 2 апреля 1996 года (что завтра мы и отмечаем как праздник) был подписан еще не союзный договор, а документ о намерениях создать Сообщество России и Беларуси.

Тогда не было речи ни о единых органах управлениях, ни о механизме принятия решений, это была политическая декларация, которая, чтобы сегодня ни говорили, в целом была более выгодна Ельцину. В отличие от Лукашенко, который выиграл выборы 1994 года с огромным рейтингом, Ельцин по итогам шоковой терапии, первой Чеченской войны и парламентского кризиса имел поддержку всего около 5 %. И чтобы переизбраться, ему была нужна внешнеполитическая победа.

И даже США, которые тогда во многом определяли политику Кремля и которые не хотели никакого объединения союзных республик, закрыли глаза на действия Ельцина. Американцы считали, что, во-первых, у Лукашенко и Ельцина не сложатся личные отношения, потому что Ельцин на наших первых выборах поддерживал Кебича, а Лукашенко во время кризиса в Вискулях выступал против действий Ельцина.

Во-вторых, в Беларуси на тот момент уже пытались организовать двоевластие, и американцы считали, что Лукашенко долго не продержится. Верховный Совет не признавал реформу Конституции, предложенную Лукашенко и, опираясь на США, сопротивлялся централизации полномочий. Договор о Сообществе подписывали в апреле, а уже с марта в Минске началась двухгодичная серия протестных акций, так называемая «минская весна», где переворачивали машины.

Более того, американцы сознательно допускали, что Лукашенко обозначит сближение с Россией. Потому что с этого момента у белорусской оппозиции появлялась программа – так называемый «европейский выбор». Понятно, что это просто слова, но людей пытались вывести уже не только против власти, но и за сближение с Евросоюзом и против интеграции с Россией. Кроме того, американские советники понимали, что даже если Лукашенко устоит и в Беларуси будет выстроена президентская вертикаль, все равно Россия является слишком сложным и многосоставным образованием, чтобы Ельцин единолично принимал такие решения. Поэтому внутри российской власти американцы поддерживали клановую систему, чтобы саботировать действия Президента.

Андрей Лазуткин:
Свита всегда делает короля. На момент подписания договора главой российского МИДа был патриот Евгений Примаков, и такой договор стал возможным. А до него МИДом России 5 лет руководил Андрей Козырев, который прямо заявлял Президенту США Никсону, что у России нет национальных интересов.

– Я вспомнил при этом разговор Андрея Козырева с Президентом Никсоном о том, что у России нет национальных интересов – есть только общечеловеческие интересы. Никсон только покачал головой.
– Это говорит о том, что у Никсона есть голова, а у господина Козырева, к сожалению, отсутствует. Коробка есть черепная только. 

Андрей Лазуткин:
Понятно, что с такими друзьями, как Козырев, не надо было врагов. Более того, Ельциным сразу начали манипулировать на предмет того, что, если интеграция слишком углубится, Лукашенко якобы сможет претендовать на долю власти в Кремле. Поэтому союзный договор имел несколько вариантов, но каждый раз эти варианты предполагали все меньшую степень интеграции. И уже впоследствии, много лет спустя на эту тему белорусский Президент вспоминал…

Александр Лукашенко, Президент Республики Беларусь:
Меня обвинять начали в свержении чуть ли не конституционного строя в России. Типа того: сейчас Лукашенко прибежит, шапку Мономаха схватит, на себя наденет и там сядет. Было такое? Было. 

Андрей Лазуткин:
Однако, несмотря на сложности, для СНГ именно Союзное государство стало первым примером успешной интеграции. Без него не был бы возможен ни Таможенный союз, ни ЕАЭС. Но снова подчеркнем, что все эти процессы начались только тогда, когда в России тоже сложились сильный центр в лице Путина и своя вертикаль власти.

Следующим прорывом в интеграции должна была стать Украина: как только Януковичу предложили вступление в ЕАЭС, уже за полтора года до Майдана там начали готовить протесты под лозунгом европейского выбора – точно так же, как в свое время в Беларуси.

Однако мы отличаемся от Украины тем, что Лукашенко в 1995 году вынес вопрос интеграции на референдум, и он решался подсчетом голосов, а не митингом и контрмитингом, как на Майдане. Кроме того, результаты первых референдумов и свое поражение в Беларуси тогда признали прозападные силы, тот же БНФ и Зенон Позняк, почему Лукашенко о них отзывается достаточно аккуратно – все-таки они не пошли на вариант гражданской войны, как это сделали украинские радикалы.

Ну и самое главное – у нашего Президента уже на момент середины 1990-х была вертикаль власти, которой у Януковича не было даже в 2010-х годах. В Украине возникло слишком много кланов и группировок, каждая со своими интересами, и Януковичу приходилось со всеми считаться. С какого-то момента вообще любая самостоятельная внешняя политика Президента Украины стала невозможной.

Андрей Лазуткин:
У американцев еще с 1990-х годов подход к республикам СНГ не менялся. Считалось, что главный сырьевой центр притяжения – это Россия, и если контролировать российскую власть и сырьевые компании, типа ЮКОСа, этого достаточно, чтобы влиять на все остальные государства СНГ, даже не ставя их под прямое американское управление. Отсюда корни так называемых газовых и нефтяных войн, которые в конечном итоге были выгодны не России, не Беларуси и не Украине, а США, которые, как могли, поддерживали сырьевой конфликт интересов.

Более того, сохранялось определенное идейное противоборство. Чтобы развивать патриотическую гуманитарную мысль, например, как это было в Беларуси, иногда приходилось оппонировать либеральным российским СМИ и деятелям культуры. То есть сохранялась еще и мягкая сила, по сути, в едином русскоязычном пространстве. И это была попытка затормозить интеграцию уже на уровне населения двух стран. Показать, что правильный и прогрессивный путь – это продавать нефть на Запад и жить на нефтедоллары, а не создавать таможенный союз и кооперацию. И когда нефть была на пике, а это нулевые годы, такая точка зрения имела место.

Андрей Лазуткин:
Примерно тогда же для контрпропаганды интеграции появился тезис, что якобы это невыгодный для России проект и Беларусь получает слишком много дотаций. Но если это пакет двусторонних соглашений, отсюда возникает вопрос: получается, что соглашения, которые сначала заключает и подписывает российское правительство, потом в российских же СМИ объявляются невыгодными России.

Понятно, что это тоже заказ прозападных, либеральных кругов, потому что тот же газ используется для промышленной кооперации, чтобы в России также создавались рабочие места на предприятиях-смежниках и общий рынок получал дешевую промышленную продукцию.

Так постепенно за годы интеграции выработалось направление, которое сегодня реализуется в виде интеграционных программ. Это единый рынок товаров, услуг, рабочей силы и энергетики, где локомотивом является промышленная политика. Сегодня Беларусь активно замещает те направления, например, в ВПК, авиастроении и микроэлектронике, где ранее применялись иностранные компоненты – а для Беларуси и России это десятки тысяч рабочих мест.

И сегодня это та работа, которая ведется двумя президентами, а также российским и белорусским правительством. Именно интеграция обеспечивает высокий уровень жизни и защищенность наших стран от санкций. Поэтому, как и любой праздник, 2 апреля имеет под собой непростую историю. Но по прошествии лет видно, что тогда это был своего рода День Победы над внешними обстоятельствам.

А с вами был Андрей Лазуткин и выпуск «Занимательной политологии».