Новости Беларуси. В гостях программы «Тайные пружины политики» декан факультета философии и социальных наук БГУ Вадим Гигин и политолог Андрей Лазуткин.
Григорий Азаренок, СТВ:
Андрей, мы очень много обсуждаем нынешнюю оппозицию. Что представляла собой оппозиция Александра Лукашенко тогда?
Андрей Лазуткин, политолог:
Я помню годы – 2006, 2010-й, когда проходили первые «площади» у нас, это была субкультура такой миграции. То есть вроде бы мы все патрыёты, мы так любим родную зямельку, но всегда это заканчивалось системными отъездами на Запад. Каждая волна выезжала после очередной революции, и ни для кого не было секретом, что люди туда приходят за получением определенной справки. Потом уже, поимев некоторые проблемы с законом, они все прекрасно устраивались либо по программе Калиновского, либо в Чехии, кто-то даже уезжал в США. Но такие были единицы, уже верхушка руководящая.
Поэтому ничего особо не менялось за последние 20 лет. В 1990-е годы, скажем мягко, было гораздо тяжелее уехать на Запад. Надо было лучше получить какую-то стипендию себе, какую-то крышу политическую, плюс поиметь с этого какие-то дивиденды еще.
Если мы возьмем немного дальше, еще время перестройки, все начиналось как субкультурная суполка, где они изучали песни старые, проводили неформальные мероприятия среди студентов. Но потом, когда появились первые деньги, когда появились американцы, когда появились штабы БНФ, все это было поставлено на совершенно иные рельсы. Одно дело, когда вы любите родную земельку бесплатно, а другое дело – вы любите ее за американские деньги под полицейским флагом, с прикидом на миграцию в США. Почувствуйте разницу.
Григорий Азаренок:
На референдуме также народу был задан вопрос об интеграции с Россией, о союзе с Россией. Но надо понимать, что это была не такая Россия, которая сейчас – мощная держава с супероружием и так далее. Это была держава, о которую кто только не вытирал ноги. И только единственная Беларусь не пошла по этому пути, а пошла навстречу своим союзникам.
Андрей Лазуткин:
Чем ценен этот референдум: нам стало понятно спустя только 20 лет, потому что в Украине такой референдум так и не провели. Перед Майданом, помним, было качание маятника – с кем интегрироваться: с Евросоюзм или с Россией? Там пытались задать людям этот вопрос, провести такой же референдум, как у нас в свое время. Но это просто не дали сделать. В итоге они получили Майдан, когда часть общества не признает результаты этого Майдана, в итоге получается гражданский раскол.
В нашем случае результат референдума признали и сами бнфовцы, то есть у них не было претензий по подсчету, по бюллетеням и так далее. Да, они сказали: «Мы потерпели поражение. Плохой народ, который выбирает Россию, выбирает русский язык в том числе».
Григорий Азаренок:
Андрей, переходим тогда уже к современности. Вчера, в 26-ю годовщину референдума, было подписано два законодательных акта. Какие ваши мысли, впечатления?
Андрей Лазуткин:
Почему, допустим, важно поднять вопрос вот этой реабилитации нацизма? Тут тоже не все так очевидно. Откуда вообще пошла эта реабилитация, кому она нужна на самом деле? Одно дело, допустим, Украина – там понятно. Мы боремся: якобы две системы, у нас были плохие Советы, плохие немцы и была какая-то хорошая УПА, которая боролась за Украину.
Эту же модель пытаются насадить и у нас. Вот были некие антисоветские формирования, пускай они работали на немцев, но на самом деле они были такие честные, хорошие. И вот они таким образом боролись в том числе и с Советами. Это точка зрения. Если она маргинальная, но вот это именно то, что пишут наши оппозиционные СМИ последние лет 10-15. В принципе, эта повестка не менялась никак.
Андрей Лазуткин:
Ну, хорошо. Если у нас было два преступных режима, если мы оправдываем таким образом в том числе и Германию, которая, получается, пострадала в том числе и от нападения советского. То есть если мы копаем это дальше, получается, что те же территории западной Беларуси, которые мы получили в 1939 году обратно, мы получили незаконно, потому что, оказывается, было два агрессора, которые между собой поделили такую бедную Польшу. И Европарламент в 2019 году принял по этому поводу резолюцию, где говорится, что ответственность за развязывание агрессивной войны лежит в том числе и на нас.
Андрей Лазуткин:
Мы подошли к тому, что да, действительно, у нас есть люди, которые считают, что советский строй – это была оккупация, что на самом деле, скажем так, формирования антисоветские боролись за некую независимость Беларуси, хотя непонятно, как можно было в составе Германии получить вообще независимость и даже создать какое-то государство? Конечно, все это были такие абсолютно ложные посылы. Но тем не менее мы это пресекли.
Второй момент, который был важен по данному закону, это то, что по результатам Нюрнбергского процесса отдельные организации были признаны преступными, но их было не так много. Это СС, СА, СД – партия нацистская. Но такие мелкие организации типа нашей БКА, нашего СБМ белорусского или нашей полиции вспомогательной... А они там не упоминались. Получается, что по факту эти люди работали на немцев, но по международным законам они не считались якобы преступниками. Получается, мы автоматом не можем их считать преступниками в наши дни.
И это все, безусловно, переносит атрибутику бело-красно-белую в разряд этой всей нацистской символики, которая ранее была ограничена, подчеркну. Только вот свастика с другими символами, связанными конкретно с немецким нацизмом. Сейчас эта дверь открыта полностью, и, условно говоря, если сегодня портал – не будем называть какой – публикует материалы с бело-красно-белым флагом, то завтра этот портал ответит за распространение экстремистской символики и еще за реабилитацию нацизма в том числе.
Григорий Азарёнок стал символом борьбы за Беларусь в 2020-2021 годах (подробнее здесь).
Григорий Азаренок:
Введение вот этих двух законов как дальше отразится на внутриполитической ситуации, на внешнеполитическом контуре и так далее? Что будут делать, какие шаги предпримут оппоненты? Не просто традиционная оппозиция, но и вот эти все вещи.
Андрей Лазуткин:
Второй закон мы сегодня так не упоминали. Это закон о противодействии экстремизму, там несколько поправок. В основном они имеют процессуальный характер. Они упрощают производство по ряду преступлений, которые связаны с экстремизмом, упрощают квалификацию и сокращают сроки и так далее. Потому что задача ваша, если у вас увеличивается резко количество такого рода преступлений, что у нас произошло за прошлый год, ваша задача – их оперативно пресечь и далее уже по решению суда действовать.
Во-вторых, там определенные люди, которые были вовлечены в эту деятельность, они получат поражение в правах. Это не только о прохождении воинской службы, например, но эти люди будут не допущены к преподаванию.
Конечно, если мы говорим о том, что надо пресечь противоправные преступления, надо еще ликвидировать ту базу легальную, которая под ними была. Потому что вот эти рассуждения, в том числе и про оккупационные разного рода формирования, про символику, что она там не полицейская, не эсэсовская, это все тоже можно подогнать в том числе под экстремизм, если мы говорим уже о реабилитации нацизма. То есть, по сути, сделано два законопроекта, очень связанных между собой. И если, например, практика пойдет по пути привлечения к ответственности, то это будут применять крайне широко, но, повторюсь, в том случае, если будет определенный рост таких правонарушений. Если же мы будем наблюдать стабильность ситуации, то практика правоприменения может это все как-то регулировать.
