Новости Беларуси. Художник Александр Ксендзов в программе «Большой завтрак».
Ирина Ромбальская, ведущая:
Многие художники проходят через жанр ню, обязательно рисуют обнажённую натуру и в институте, и после. Но не все в ней остаются. Как Вы «застряли» в этом жанре?
О жанре ню. «Часть моей души, моего мировоззрения»
Александр Ксендзов, художник:
Я в этой теме с 1988 года. Скорее всего, подвигла моя жена. Я просто восхитился её пропорциями. И как-то сподобился сделать первую ню. И её взяли на выставку, что по тем временам было очень круто. Потому что до этого обнажённой женской натуры не было ни на одной из выставок наших. Ну и, учитывая, что эта выставка была молодёжная, но это имело большой успех, такой резонанс. И, как ни странно, даже Союз художников оценил наградой первой степени. Вот с этого и пошла моя тема ню, которую я продолжаю по сей день. Конечно, я не только в этой теме работаю. Но она параллельно во мне живёт, потому что это – как-то, часть моей души, моего мировоззрения.
Ирина Ромбальская:
Вы говорите, первая муза, натурщица – жена. Жена не пожалела потом, что так хорошо пошло у Вас дело
Александр Ксендзов:
Сожалела. Иногда были довольно такие натянутые отношения, и посерьёзнее доходило – дела такие были до серьёзных дел. Но со временем она поняла, что это, действительно – искусство, это не имеет отношения к каким-то плотским вещам. Она просто видела работы. В мастерскую захаживает, раньше захаживала, конечно, почаще.
Ирина Ромбальская:
Без предупреждения, без звонка.
Александр Ксендзов:
Абсолютно верно.
«Когда смотришь на того же Рубенса, понимаешь, что, скорее всего, люди вернутся к естественной красоте»
Ирина Ромбальская:
Вас часто называют «наш Рубенс», даже Боттичелли. Вообще, такие сравнения для Вас лестны? Или напротив?
Александр Ксендзов:
Конечно, это лестно. Когда я учился в художественной школе и позже в институте, я очень увлекался Модильяни.
Ирина Ромбальская:
Хотя, они там такие – гораздо тоньше дамы.
Александр Ксендзов:
Да. Меня ковали-перековывали, но я продолжал работать. Потом, всё-таки, мне пришлось как-то так уйти из-под его влияния. И потом я уже стал свободным в этой теме. И, конечно, в некотором смысле, потом эти образы Рубенса... Потому что слишком много было каких-то стандартов, в жизни которые наблюдал. Наблюдал идолопоклонничество определённое стандарту красоты, который Вы знаете. И это вызывало какое-то отторжение и неприятие. Я ушёл в тему красоты такой, альтернативной вот этим стандартам.
Ирина Ромбальская:
У Вас есть даже «Ода целлюлиту».
Александр Ксендзов:
Да. Очень много на эту тему всяких есть статей, очень много всяких интервью о том, как от этого уходить, как нужно качать пресс, чтобы он был «кубиками», какую иметь упругую попу. И просто, когда смотришь на того же Рубенса или на древнегреческие скульптуры, понимаешь, что, скорее всего, люди вернутся к этой естественной природной красоте, которую дарует Бог. И человек только эту красоту поддерживает. Специально, как бы, так не выпячивает какие-то отдельные формы.
Ирина Ромбальская:
А что делать девушкам астенического телосложения? Вы таких писать не берётесь?
Александр Ксендзов:
Им остаётся, наверное, тогда есть сметану ложками. Про этот рецепт легенды ходят ещё с советских времён. Я думаю, что всё приходит со временем. И с возрастом женщины меняются. Меняется физиология, меняются пропорции. Когда мы изучали в институте, там есть целые у нас такие таблицы: как меняется физический облик от девочки и уже до преклонного возраста.
О работе с обнажёнными моделями. «Что-то в этом процессе есть, что человека освобождает от комплексов и даёт ему возможность полюбить себя»
Ирина Ромбальская:
Я знаю, что у Вас чуть ли не очереди стоят из натурщиц?
Александр Ксендзов:
У меня сейчас уже меньше осталось моделей моих. А так я с моделями со своими – со всеми дружил. Многих, как я шучу, выдал замуж. С некоторыми встречаемся – они приходят семьями. Многие разбрелись по миру. Одна живёт во Франции, другая – в Германии. Они так удачно, благополучно вышли замуж.
Ирина Ромбальская:
Мужья их на выставке нашли?
Александр Ксендзов:
Просто, когда мы работали… Многие модели приходят очень закомплексованными – им очень сложно так вот обнажиться. Но в процессе работы, когда… Любой рабочий процесс – он, наверное, захватывает. Как человек смотрит, какими глазами, как он увлечён, что совершается. Какое-то маленькое такое таинство совершается, наверное – и это человека увлекает. И человек потихоньку оттаивает. Потом уже мы садимся пить кофе – раньше она в халатике, а тут она так и садится спокойно пить кофе обнажённой, болтает обо всём. То есть, вот это процесс, в некоторой степени, уж не буду говорить напыщенно – волшебный, но что-то в этом процессе есть то, что человека освобождает от комплексов и даёт ему возможность полюбить себя.
Ирина Ромбальская:
А результаты чаще всего кому больше нравятся? Автору, зрителю или самой натурщице? Не бывает такого, что говорят: «Да нет, не я».
Александр Ксендзов:
По-разному бывает. Но у меня на выставках было, что приходили, как ни странно было слышать: вот именно мужчины как-то скромнее. Подходили женщины, спросили: «Это – Ваши работы?» «Да, мои». «Спасибо. Знаете, Вы так тонко почувствовали женскую красоту. Это дорогого стоит». Для меня это, действительно, дорогого стоит, потому что это приятно было услышать именно от женщины. По-разному было. Ещё модели приводили своих подружек, знакомых, и они стайкой подбегали ко мне, говорили: «Ой, как здорово, как нам нравится, мы бы тоже хотели».
«Общество у нас, по большому счёту, зажато»
Ирина Ромбальская:
Вот откуда очереди. Вообще, эротизм нашей нации – он какой?
Александр Ксендзов:
Мы – достаточно пуританская нация, в этом смысле.
Ирина Ромбальская:
Что влияет? Климат?
Александр Ксендзов:
Наверное, стечение какое-то. Климат. Мне сложно говорить, как было ранее. Но, если говорить о сегодняшнем обществе – наверное, в силу, всё-таки, нашей такой относительной закрытости. Всё-таки, у нас, как бы, коммуникации есть, люди много ездят, видят. Но вот такого тесного, на бытовом уровне… То есть, мало каких-то акций, каких-то выставок, которые человека освобождают. То есть, общество достаточно у нас, по большому счёту, зажато.
Ирина Ромбальская:
Может, это и неплохо в каких-то моментах? Какой-то элемент стеснения. Чего больше в нас, по-Вашему?
Александр Ксендзов:
Я бы не сказал, что это качество – со знаком «плюс». Всё-таки, это – минус.
Ирина Ромбальская:
Что делать? Как научить детей, взрослых смотреть на обнажённую натуру правильно, без ухмылок, усмешек, сравнивания параметров?
Александр Ксендзов:
Сегодня мне даже сложно, когда говорят о том, что это могут видеть дети. Дети сейчас видят, сами знаете, столько всего… Просто этой наготы настолько много, что люди уже пресытились. Я просто это чувствую даже. Иногда, когда я раньше приносил работы в галерею, сейчас уже и интереса нет. Потому что люди не интересуются, пресыщены. При всём при том, что наше общество такое закрытое. Потому что, наверное, нужно было, может быть, от чего-то ограждать, а больше пропагандировать в искусстве. Если б это было и в литературе, в искусстве, то, наверное, может быть, это всё складывалось бы чуть по-другому. Потому что сейчас отношение и к теме «ню» такое снисходительное. Я слышал от чиновников разного ранга, что это – искусство невысокого порядка. Вот больше человек ничего не умеет, потому что это, оказывается, так просто.
«Ни разу не писал чёрную женщину. Ещё есть, куда стремиться!»
Ирина Ромбальская:
На Ваших полотнах, всё-таки, кто? Это – белорусская женщина? Собирательный образ каков?
Александр Ксендзов:
Я думаю, что здесь, скорее всего, присутствует такой эстетический образ женской красоты. А женская красота – она, как бы, вне времени, вне нации, вне страны. Поэтому здесь у меня никакой привязанности к генотипу определённому никогда не было. Правда, ни разу не написал чёрную женщину. Вот, ещё есть, куда стремиться!
Ирина Ромбальская:
Тем более, мне кажется, они, как раз, соответствуют Вашим эстетическим вкусам.
Александр Ксендзов:
Да. Особенно, кубинские.