Глобальные темы на простых примерах – общение Президента с учащимися Витебского госуниверситета затронуло технологический суверенитет, борьбу мировых центров силы и противодействие санкциям, рассказали в программе Новости «24 часа» на СТВ. Все это входит в предмет современной политэкономии – новый учебник для вузов коллектив авторов подарил Президенту во время встречи.
Чем важна политэкономия и почему ее снова изучают в высшей школе – разбирался Андрей Лазуткин.
Андрей Лазуткин, политолог:
В 1990-е строилась новая модель управления, и кадры были нужны, как считалось, для рынка. На эту задачу и ориентировали образование, массово готовили юристов и экономистов, то есть новое управляющее звено. Но по факту что-то отдаленно похожее на свободный рынок даже в 1990-х было только в сфере услуг и торговле.
В сельском хозяйстве и промышленности рынок не работал – там действовали административные механизмы, типа госзаказа и субсидий или формирования внешних цен на нефть и газ, или доступа к рынкам другой страны. Все эти факторы зависели не от рыночных законов, как писали в учебниках, а от решений, которые принимали конкретные политики, неважно, на Востоке или на Западе.
Поэтому в вузах сегодня снова, как раньше, изучают политэкономию, то есть связь власти, производства и распределения прибыли. А тогда под видом рынка навязывался, по сути, хаос, но в обертке прогрессивной идеологии: государство должно быть слабым, не надо мешать собственнику, а если не получилось и наступил кризис, нужна приватизация. Приедут иностранные собственники и научат, как жить.
Андрей Лазуткин:
Прицепом к этой экономической базе шла надстройка, но для каждой страны СНГ она была своя с местной спецификой. Где-то Запад поддерживал агрессивных националистов, где-то либералов, но, как правило, у всех прозападных сил было общее понимание, что делать с экономикой – проводить рыночные реформы под западным контролем, «чтобы жить, как в Европе».
Так в 1990-е прошла волна первых выборов в СНГ, после которых под внешний контроль попали в первую очередь сырьевые отрасли. На Западе прекрасно понимали, что мировая цена на нефть зависит от того, кто какую долю добычи контролирует и в чьей собственности находятся конкретные терминалы и трубопроводы. Был общий план, что американцы с союзниками и дружественными странами (а дружить с США тогда хотели все новые государства СНГ), будут совместно контролировать цены на ресурсы – от нефти до металлов и атомной энергии. А также все коммуникации – от Европы и до Дальнего Востока. А когда месторождения и логистика окажутся под контролем, будут диктовать свои мировые цены.
Эта схема работает с любым ресурсом. Например, в Боливии в 1990-е годы под контролем МВФ приватизировали все водоемы и все водоснабжение, а потом запретили собирать дождевую воду. То есть продавать можно что угодно, главное – установить монополию. И в этом реальная цель всей этой якобы свободной рыночной экономики – получить дешевый, а лучше бесплатный и монопольный доступ к чужому сырью.
Андрей Лазуткин:
Сегодня реализуется немного другая модель: дураков уже нет, поэтому американцы делают акцент на логистике. Китай, Иран и Россию как самостоятельные центры им надо запереть на материке, а транспортные каналы, нефте- и газопроводы разрушить или перекрыть под предлогом войны в разных точках Евразии. Что, опять же, отразится на стоимости мировых ресурсов, хотя в западных учебниках по экономике об этом не пишут.
К примеру, стоимость российской нефти сегодня на 30-40 % формируется из услуг посредников и санкционной логистики, Запад при этом ввел «потолок цен» на нефть, а Китай, который покупает дешевые ресурсы, они обвиняют в перепроизводстве. То есть в современной картине мировой экономики нет вообще ничего рыночного, это прямое административное давление, чтобы американцам было хорошо.
А «кому хорошо» – это и есть ключевой вопрос реального суверенитета. В странах Африки и Латинской Америки люди не глупее нас, там часто меняются правительства, но при этом никакая новая власть не может свободно распоряжаться природными богатствами – ее все время вынуждают сотрудничать с Западом на невыгодных условиях, и таковы новые формы колониализма.
Андрей Лазуткин:
Если же страна более-менее суверенна (тут могут быть разные причины: ядерное оружие, как в КНДР, независимый руководитель и наличие сильного союзника, как в случае Беларуси, большой внутренний рынок, как в случае с Китаем и Ираном), то против нас действуют сначала санкциями, потом попытками переворота, а затем войной.
Период санкций может длиться десятилетиями, не переходя в горячую фазу, он просто сдерживает рост экономики и выкачивает рабочую силу и мозги за границу. Если же складывается ситуация, когда страна готова войти в единое экономическое пространство, например, ЕАЭС, и таким образом усилить альтернативный центр – Россию, Китай, БРИКС, ШОС – в ход идут цветные революции и вмешательство в выборы.
Но для Беларуси это пройденный этап: поскольку мы свой выбор сделали, а вокруг России оформились ОДКБ, ЕАЭС и Союзное государство, теперь Западу нужна локальная война, чтобы наш блок тратил на нее ресурсы, и при этом держал приемлемый для Запада уровень мировых цен на сырье. Можно заметить, что нефть, несмотря на войну, сегодня не дорожает, зато дорожают технологии – и это новое поле боя, где мы, по задумке Запада, должны все покупать на стороне (от автомобилей до компьютеров), и за это втридорога платить своими подешевевшими на мировом рынке ресурсами.
Андрей Лазуткин:
Примерно такая же политика была во время холодной войны. Но разница в том, что Россия сегодня тратит ресурсы на ограниченный военный конфликт не где-то далеко, в Корее и Вьетнаме, а у своей границы. Отсюда риски возрастают десятикратно. И затраты считаются уже не в рамках советской модели экономики, где оружие было дешевым, а по рыночной стоимости.
В таких условиях белорусская власть решает две задачи: первая – не втянуться в прямой военный конфликт, чтобы сохранить внутренние ресурсы; и вторая – обеспечить технологический суверенитет. Для сравнения, принято считать, что стоимость всех активов белорусского госсектора – около 200 миллиардов долларов, это Белкалий, НПЗ, запасы недр, сельхозугодия, промышленность. А стоимость года ограниченной военной операции, где надо снабжать и вооружать группировку в полмиллиона человек, как это делает Россия в СВО – около 100-120 миллиардов долларов. То есть все наши государственные активы, которые строились с момента прошлой войны, можно проесть за два года локального конфликта. Либо же воевать в кредит, как это делает Украина, и долги будут отдавать следующие поколения, ну, лет 70. Запад это тоже устраивает.
Поэтому они сознательно затягивают войну, им надо чтобы мы тратили ресурсы, и при этом не могли покупать технологии. Ошибкой считать, что война – двигатель прогресса; в реальности самая большая статья затрат – это люди, то есть изъятие трудоспособного населения из экономики, а в рамках конкретного нашего конфликта – боеприпасы советского образца и советская же техника. С той стороны все примерно так же: США заставляют Европу массово производить снаряды к артиллерии и отдавать старую технику Украине, а сами вкладываются в спутниковую разведку, дроны и высокоточное оружие.
То есть даже в рамках западного блока нет никакого свободного рынка, идет конкуренция за ресурсы и передовые технологии в условиях ими же созданной войны. И это для своих, а нас они вообще бы оставили на уровне 20-х годов ХХ века, если бы могли. И все это надо простым языком объяснять молодым людям, потому что каждое поколение в эту картину мира входит с нуля, с розовыми очками, что есть некие общие для всех правила, и чтобы жить хорошо, надо просто хорошо работать. В реальности никаких правил нет, и то государство, где власть слабая, ведомая и зависимая, жить хорошо никогда не будет. Об этом и был открытый урок Президента для студентов Витебского университета.
А с вами был Андрей Лазуткин и выпуск «Занимательной политологии».
