Сегодня в программе «Простые вопросы» интервью с Владимиром Познером.
Егор Хрусталев, ведущий:
Владимир Владимирович, большое спасибо за то, что нашли возможность на эту встречу. Мы ждем вас в Минске с творческим вечером. Скажите, а что это будет? Ответы на вопросы или тематическая лекция?
Владимир Познер, тележурналист, ведущий:
Вы знаете, нет. Конечно, это не тематическая лекция. Обычно, когда я провожу такие вечера, я сначала говорю о нескольких темах, которые меня в данный момент интересуют или волнуют. Это длится 30-40 минут. А потом уже ответы на вопросы, потому что, по крайней мере до сих пор, было так, что люди особенно этого хотят: они хотят задать свои вопросы и послушать ответы. Наверное, будет такая же встреча.
Егор Хрусталев:
Ваша профессия – задавать вопросы. И когда мы встречались в прошлый раз, вы говорили о том, что, конечно, хотели бы иметь возможность записать интервью с президентом нашей страны. Если это не президент, то какие вопросы и кому вы бы хотели задать в Беларуси?
Владимир Познер:
В Беларусь я все-таки приезжаю выступать, а не задавать вопросы. Сказать, что есть конкретный
человек в Беларуси, который был бы интересен моей программе «Познер», – это, конечно, президент и, по-видимому, очень мало живущая в Беларуси Алексиевич.
Вот это две фигуры, разные, которые бы меня очень интересовали.
Егор Хрусталев:
Вы знакомы с тем, что писала Светлана Алексиевич?
Владимир Познер:
Да, конечно.
Егор Хрусталев:
Вы знаете, у нас достаточно большая дискуссия, причем не только в Беларуси, относительно того, что отчасти вручение ей Нобелевской премии носит не только литературный характер.
Владимир Познер:
Это довольно мягко сказано. На самом деле было довольно много определенных, я бы даже сказал жестких высказываний, что это сугубо политическое решение со стороны Нобелевского комитета.
Я отношусь к ее творчеству очень хорошо. Но не считаю, что она выдающийся писатель,
скажем, на уровне таких людей, как Фолкнер, Бунин и так далее, которые получали премию. Но надо сказать, что эта литературная премия впервые была вручена в 1901 году, когда еще был жив Чехов и Лев Толстой. Чехов умер в 1904-м, Лев Толстой в 1910-м. Но ни тот, ни другой не получили Нобелевскую премию. Поэтому иногда задаешься вопросом: насколько это субъективно, насколько это под влиянием данного момента? Мое отношение к этому? Я за нее рад, хотя я бы, скажем, не вручил.
Егор Хрусталев:
Владимир Владимирович, вы играете в теннис.
Владимир Познер:
Да, не далее как сегодня играл!
Егор Хрусталев:
Я тоже большой поклонник тенниса. И совсем недавно у нас состоялся товарищеский матч между командами белорусских журналистов и журналистов из Литвы. От Минска до Литвы 160 км. Но разница во взгляде на мир, разница в жизни, в телевидении значительно больше, чем от Минска до Москвы, между которыми 800 км. В особенности то, как они относятся к России. Знаете, если не сказать агрессивно, мне показалось, в них все-таки живет очень большой страх. И мы обсуждали это. Было очень интересное общение. И вот они сказали: «Мы стали по-другому относиться к белорусам и совершенно точно теперь разделяем русских и белорусов». Мы себя по большому счету, как мне кажется, не так отделяем себя от русских. А как вы считаете, происходит ли такой процесс, что из-за последних событий мы сейчас можем очень сильно отличаться для мировой общественности, для Европы от России, я про Беларусь говорю.
Владимир Познер:
Во-первых, смотрите.
С Беларуси санкции все сняты со стороны Европейского союза.
И они сняты лично с президента Беларуси.
Это, конечно, показатель очень умелого лавирования в этой политической сложной среде со стороны белорусского руководства.
Потому что еще до недавнего времени на Западе и в частности в Европе Беларусь считалась чуть ли не советской страной – авторитарной, с отсутствием всякой демократии, с преследованием людей других взглядов и все такое прочее. Беларусь никому угрожать военным образом не может. Это не та военная супердержава, которая может кого-то напугать, в том числе Литву.
У литовцев, да и не только у них – у латышей, эстонцев свои счеты с русскими, лучше сказать с Россией. Будь-то с советской или не советской, но, безусловно, с советской. Все-таки тайный протокол к договору Риббентропа-Молотова не забыт. Кроме того то, что происходило с ними, когда они стали «советскими», когда они без всякой охоты или вообще не хотели вступать в колхозы, как их десятками тысяч увозили в Сибирь и сколько их там погибло. Они тоже этого не забыли. И это не забывается. И когда после войны, да, в конце концов, Советский Союз освободил их от нацистов, но он навязал свой строй. А они этого не хотели. Они оказались в данном случае оккупированы. И хотя я знаю, в России категорически возражают против этого слова, но практически это было так. Уж не говоря о том, что освободители, которые потом стали жить там, если не стали учить язык, не считали нужным говорить ни по-литовски, ни по-эстонски, ни по-латышски. И это все не забывается.
Кроме того, сегодня
с точки зрения Запада поведение России применительно к Украине, прежде всего, и вся история с Крымом сразу интерпретируется определеннейшим образом: не угрожает ли это нам?
Егор Хрусталев:
Они так и говорят: «Мы следующие».
Владимир Познер:
Да, они говорят. Это, конечно, они говорят глупости. Они очень плохо понимают ситуацию. Или, несмотря на то что они, журналисты, сами себя напугали, или кто-то их напугал. И если все это взять вместе, то, конечно, можно легко понять, почему для них Беларусь – это не то же самое, что Россия, да и не только для них.
Егор Хрусталев:
Владимир Владимирович, у вас в одной из программ участвовал писатель, историк Эдвард Радзинский. И он перефразировал Гоголя, сказав, что все мы вышли из шинели Сталина. И я это понимаю так, что пока живы те поколения, которые воспитывались в Советском Союзе, очень сложно изменить что-то. Вам часто, наверное, говорят о том, что вы, наверное, потому очень особенный человек, что из шинели Сталина не росли. Как вам кажется, появилось ли то поколение, выросли уже те люди, которые никак не имеют отношения к этой шинели?
Владимир Познер:
Нет, думаю, что не выросли. Я,
когда возникает вопрос о проблемах, которые испытывает Россия, всегда говорю, что главная проблема одна – это то, что страна управляется советскими людьми.
Что люди, которые являются лидерами страны в разных областях, все без исключения родились в Советском Союзе, ходили в советскую школу, были пионерами, комсомольцами, многие членами партии. Они продукт общества, больше не существующего. Но попали в новое общество и пытаются управлять этим обществом теми мозгами, которые у них есть. И это главная проблема. И она уйдет только тогда, когда к власти придут люди действительно абсолютно не задетые той системой. То есть это, на мой взгляд, еще, по крайней мере, минимум одно поколение.
Вот где-то к 2030-му году, может чуть раньше, можно будет говорить о том, что Россия сильно изменится.
Другой менталитет, другое понимание, другое представление – это, конечно, скажется самым радикальным образом. Потому что странным образом была революция. Была революция. Но все равно при этом во главе страны остались те же люди.
Егор Хрусталев:
Перефразирую один из вопросов, которые вы задаете:
если бы у вас была возможность встретиться с вашим отцом, о чем бы вы больше всего хотели бы у него спросить?
Владимир Познер:
Почему ты так мало мной занимался?
Егор Хрусталев:
Но вы же знаете ответ на этот вопрос.
Владимир Познер:
Нет, я не знаю ответ на этот вопрос. Я понимаю, почему вначале, когда я его не знал, до 5-летнего возраста. Но потом все-таки он мало со мной разговаривал. Он мог гораздо больше сделать. У меня есть чувство обиды. Наверное, да. Но он бы мне ответил справедливо: «А почему ты так мало интересовался мной?» И это было бы справедливо. Я пришел к выводу, по крайней мере для себя, что мы приходим к этому, когда их нет. Я часто себе говорю: «Ну почему ты не спрашивал, почему?» Там столько было интересного, такая богатая жизнь и у мамы, и у папы. А я очень мало знаю. Знаете, иногда спрашивают: «А вы хотели бы что-то изменить?» Меня потрясают люди, которые говорят, что нет. Я бы столько хотел… Конечно, в моих отношениях и с отцом, и с мамой. Я бы совсем по-другому это все сделал.
Егор Хрусталев:
А вы, как отец, не повторили этот же путь, эту же ошибку?
Владимир Познер:
Нет. Я, нет.
У меня очень близкие отношения с моими детьми.
Мы много разговариваем. И они очень много знают обо мне. Я когда был совсем молодым, однажды понял, что повторяю. Потому что мой папа был очень авторитарным человеком с детьми, как и в его семье, когда он был маленьким, и считал, что детям нечего возникать, пускай молчат, что они должны выполнять то, что им говорят. Я так обращался со своей дочерью. А получалось так, что я работал дома, а моя жена преподавала. Поэтому некоторые вещи делал. Днем кормить ее и так далее. И моя дочь очень плохо ела: положит что-нибудь за щеку, и все. И это просто было невозможно, это могло длиться бог знает сколько времени. Ей было, наверное, годика три, когда в очередной раз это произошло. Я, видно, сорвался, дал ей пощечину, и у нее кровь из носа потекла. И я пришел в состояние такого ужаса от того, что я это сделал. И вдруг я понял, что повторяю отца: если я сказал, то ты должна сделать. И говорят, что нет худа без добра: я вылечился сразу и навсегда.
Егор Хрусталев:
Позвольте такой вопрос.
Для детей, наверное, самым страшным является, если их родители расходятся.
Владимир Познер:
Да, тяжело.
Егор Хрусталев:
Для многих это большая травма. Вы извинялись за это перед своими детьми или…
Владимир Познер:
Я объяснял.
Егор Хрусталев:
Это было извинение или объяснение?
Владимир Познер:
Понимаете, когда я первый раз развелся, моей дочери было 6 лет. Нет, я вряд ли извинялся. Но потом мы много говорили просто. И потом, у меня сохранились очень хорошие отношения с ее матерью. Мы по-настоящему друзья. А вот во второй раз уже все были взрослые. Я объяснял. С одной стороны, я считал себя виноватым, но не перед детьми. А перед человеком, с которым я прожил 37 лет. Я понимал, что это тяжелейший удар. И что, скорее всего, этот человек больше не найдет никого, потому что мы не в том возрасте. И это чувство вины во мне живет постоянно. И по сей день.
Егор Хрусталев:
Владимир Владимирович, мы будем рады видеть вас в Минске. Я очень благодарю вас за то, что вы нашли время на эту беседу, пригласили в свой дом. У вас очень удивительный дом. Я и не думал, что в этой шумной Москве, очень тяжелом для белоруса городе может быть такой тихий уголок в самом центре. Тут ваш дух, дух вашей супруги.
Владимир Познер:
Да, конечно.
Егор Хрусталев:
Как вы считаете, это французский, русский дом или…?
Владимир Познер:
Смешанный. Он франко-русский, потому что жена моя все-таки русская.
Каждая семья создает свой дом, в котором ей хорошо.
Егор Хрусталев:
Знаете, как кошки находят в доме любимое место, так и у людей есть место, где человек чаще всего оказывается. Вы в доме где находитесь чаще всего?
Егор Хрусталев:
У себя в кабинете, где я работаю. Там я провожу больше времени. Я вообще очень люблю наш дом, нашу квартиру. И мне всюду хорошо здесь.