Трагедия Великой Отечественной. Нет ни одной белорусской семьи, которой бы не коснулась война. В год 80-летия освобождения Беларуси от немецко-фашистских захватчиков телеканал СТВ собирает летопись из личных семейных историй.
Письмо прислала Райченко Жанна Николаевна из Минска.
Моя мама, Райченко Ядвига Петровна (в девичестве Маевская), с семьей жила в деревне Тивали под Минском.
Я не раз слышала о том, что вся семья Маевских могла быть расстреляна фашистами в 1942 году, но с подробностями случившегося ознакомилась только после того, как стала перебирать мамин архив и нашла сшитые листики бумаги, где записаны ее воспоминания. О многом я знала с детства, но только в общих словах. Я всегда знала, что в нашей семье есть своя непростая история и не только периода Великой Отечественной войны. События, о которых мне хочется рассказать происходили на оккупированной территории.
Дом стоял на окраине деревни у леса, а сарай почти в лесу. В одной половине дома жили немцы, во второй – семья: отец Петр Станиславович (мой дедушка), мама Юзефа Георгиевна (моя бабушка) и дети: дочери Ледя (18 лет), Ядя (моя мама, 17 лет), Галя (5 лет) и сын Казимир (14 лет). Мама говорила, что это делалось для того, чтобы партизаны не спалили.
Все нижеизложенное Жанна Николаевна рассказывает цитатами мамы из ее мемуаров.
Неожиданная ситуация произошла «в один из дней августа 1942 года, когда папа, мама, я [мама Жанны Николаевны – прим. ред.] и сестра Ледя работали на своем приусадебном участке. Работу остановили приближающиеся из леса звуки собачьего лая. Вдруг из леса выбежал человек и, только выдохнув, успел сказать: «Спасите! За мной погоня с собаками!» Думать и размышлять было некогда. Мама была такой умницей. Она в любой ситуации не терялась. Реакция была мгновенная. Надо спасать! Но как? В доме немцы, а в другой половине младшие дети. Сарай, который стоял почти в лесу, был с окном на огород, но оно узкое. Мама показала человеку на окно, помогла влезть, сказала прятаться и просить у Бога о помощи. В семье никто не курил, а табак выращивали для обработки от вредителей. Тут же, под навесом сарая, висел для сушки табак. Мама схватила его, положила на подоконник и покрошила на те места, где стоял и откуда выбежал этот человек. Мама только и успела взять лопату и взглядом дать знак нам, всем присутствующим, держаться. В этот миг появились полицейские и жандармы с собаками. Собаки выскочили из леса и стали кружиться на месте, потеряли след. Полицаи и жандармы подскочили к нам со словами: «Где беглец? Куда побежал?» Мы все сделали вид, что работали и ничего не видели. Собаки им помочь не могли. Табак сделал свое дело. Обыскали все, что только можно было. Обыскали тщательно и сарай. На чердачном помещении сено и солому перевернули, истыкали штыками. Внизу все щели пропороли штыками. Кучу навоза тоже штыками искололи».
Беглеца нигде не было. «Тогда фашисты собрали нас всех и сказали, что если не скажем, где беглец, то нас расстреляют. Душа была в пятках. Но все мы отвечали, что не видели, не знаем».
«После того, как обыскали соседей, кто-то крикнул, что какой-то мужчина перебежал улицу и побежал в жито. Полицаи и жандармы с собаками побежали в жито. И только когда лай собак стал стихать и в конце концов стих», мы стали приходить в себя. Страшно подумать, что было бы, если бы нашли. «Мама говорила, что все время молилась о спасении». Выждав, «мама взяла ведро и пошла в сарай. В сарае все настежь, все перевернуто. Собрав все силы, мама тихо прошептала: «Человек, ты жив?» И услышала ответ: «Жив, жив». Разве это не чудо? Мама всегда говорила, что с Богом все возможно».
Никому и в голову не пришло потревожить кабанчика, который лежал и похрюкивал. А между стенкой и кабанчиком была упадина для стека жижи. В этой упадине и лежал этот человек с лепешкой на голове и припорошенный мокрой соломой. Ему просто повезло. Он тихонько улегся. Потом этого человека обмыли, переодели, накормили и указали дорогу в партизанский отряд.
И это не единственный случай. В деревне был недостроенный дом, где «люди прятали раненых красноармейцев. Мама перевязывала и лечила их. Впоследствии их отправляли к партизанам».
«После Победы к нам приехали на черной «Волге» высокопоставленные гости в макинтошах и шляпах. Один из них и был тот самый человек. Он приехал посмотреть, где все это происходило, кто спас его, и поблагодарить. Предлагал написать статью в газету. Но мама сказала, что ничего не надо, ведь мы исполняли свой долг и надо благодарить Бога, что все остались живы».
«Тогда он представился: «Я начальник штаба п/о Пономаренко п/? Лектор обкомов, горкомов при ЦК КП(б)Б Апанасенко Иван Петрович». Он дал расписку с благодарностью, удостоверяющую все события. Документ датирован 24.04.1945. Документ заверен председателем сельского совета.
Еще хочу рассказать о своем отце Райченко Николае Афанасьевиче. Вступил в ряды Красной армии 10 мая 1941 года, став курсантом Тамбовской авиашколы. В 1942 году папа прошел обучение в Гомельском пехотном училище. А 6 марта 1945 года был уволен из рядов Красной армии в звании ст. лейтенанта по причине ампутации ноги.
Рассказывать об этом периоде папа не любил, но об одном моменте он иногда вспоминал. Правда, эти воспоминания были короткими и состояли из того факта, что после освобождения Минска он 3 июля 1944 года пришел домой, а через несколько дней подорвался на мине. В результате этого ранения ему ампутировали ногу. А дальше был сложный период выздоровления и восстановления, (если можно так сказать). Я помню, как папа говорил, что на перемену погоды ему очень болит нога, которой нет. Фантомные боли были постоянными спутниками. После ранения оказалось не просто вливаться в обычную жизнь. Принять себя инвалидом было сложно. Молодой, красивый, активный и инвалид. Но нет, он не сдался, пошел учиться, стал врачом и хорошим врачом. Но мне иногда казалось, что папа так и научился воспринимать себя инвалидом. Все его поведение говорило об этом. Он, например, всегда уступал место женщине в транспорте, никогда не садился и т.д. Но я знаю точно, что он болезненно воспринимал то, когда сталкивался с неправдой о военном периоде и несправедливостью в этой части. У него душа болела за все, ибо был он человеком небезразличным, как в прочем и все его поколение.
