Азарёнок: «Лукашенко – товарищ каждому из нас. Не в узкосоциальном смысле, а в гораздо более глубоком и сильном»

Кого мы видим на совещаниях у Президента и как эти люди туда попадают? И на что рассчитывали организаторы госпереворота в 2020-м? Смотрите в новой серии проекта Григория Азаренка «Слово и дело».

Григорий Азаренок, СТВ:
Крысиной поступью во тьме
ползет их племя по земле
во след за золотым тельцом
и пожирает все кругом.

В прошлый раз мы с вами говорили о западных элитах, о том, как они формируются, о том, что никакой демократии не существует, а наверх попадают исключительно по тайной иерархии закрытых масонских, парамасонских и других элитарных структур. Ну а как у нас?

Здравствуйте, меня зовут Григорий Азаренок, это программа «Слово и дело». И я пришел с вами поговорить.

Начну с небольшого фрагмента от наших оппонентов. Послушайте внимательно слова песни, которая громко звучала во время бунта 2020 года.

Подробности в нашем Telegram-канале.

«Это серая масса, колхозные лица, что-то пишут в блокнотах, марают страницы». Еще больше они саморазоблачиться не могли. Это классовая ненависть. Абсолютное большинство нашего населения в начале XX века было крестьянским – больше 90 %. Почти все. Потом начались коллективизация и индустриализация. И все стали теми самыми колхозниками. Честно работали, пахали, трудились, добывали для страны хлеб. Добывали зерно, которое шло на продажу за новые станки и оборудование. Прошли, прожили оккупацию. Каждого третьего потеряли. Прошли, прожили восстановление страны из руин. Они стали новой элитой.

Петр Машеров, деревенский школьный учитель, вместе со всем классом ушел в партизаны. Рисковать жизнью против страшного врага. И затем стал руководителем всей республики. Кстати, интересно, что мифологическое народное сознание связывает с именами именно наших руководителей – Машерова и Пономаренко – возможность спасения СССР. Мол, после Брежнева и Сталина пришли бы они, и непременно все было бы хорошо. Но вот злые силы помешали.

Исторически это не подтверждается, но сам факт таких чаяний и легенд показателен. Именно этой элиты и стал наследником Александр Лукашенко. Крестьянин, офицер пограничных войск, председатель колхоза, Президент, вождь, победитель. Из самых-самых низов, из самой нищей области, из самого тяжелого послевоенного времени. И люди с ним рядом такие. Многое прошедшее, многое повидавшее. А почему оппоненты пытаются акцентировать внимание и высмеять именно это крестьянское происхождение?

А они считают себя наследниками другой культуры, другой традиции. Они из другого помета. Они ассоциируют себя со шляхтой. Что это был за слой? Да, это были представители нашего народа. Но в чем его генезис, как говорит молодежь, база? Предательство.

Формировались они как православные. А тогда вопрос религии стоял в самом центре общественных отношений. А рядом с нами находилась могущественная польская держава. На тот момент гораздо более сильная, чем, например, Московское княжество. И там была особая система элиты. Она имела привилеи – привилегии. Это была аристократическая сначала монархия, а потом фактически республика. И наши тоже так хотели. Хотели маентков, хотели рабов. Для этого надо было всего ничего – перейти в другую веру. И они это сделали, подчинились другой цивилизации. И получили свои маентки, свои привилеи. А кого предатель всегда ненавидит и презирает больше всего? Конечно, того, кого он предал.

Почитайте у Якуба Коласа про того же Пане Коханку, как он заставил изъять у крестьян всю соль, чтобы летом на саночках покататься. А что было соль на тот момент? Единственное средство сохранить на долгое время продукты. Считай, жизнь у них забрал. А у нас про этих деятелей спектакли ставили, про того же Пане Коханку. Неудивительно, что автор закономерно оказался в рядах террористической сотни по захвату власти. Вот поэтому мы разные.

Но кто мы такие? Кого мы видим на совещаниях у Президента? Что это за люди? Как они туда попадают? Есть блестящая фраза Петра I, создателя Российской Империи: «Знатность по годности считать». Так торговец пирожными Меньшиков оказался полудержавным властелином. Так сын еврейского лавочника Шафиров оказался могущественным вельможей. Только деловые качества, только ум, сила, энергия, творчество, талант и преданность. Преданность державе, курсу, идеям и лично Президенту. Только такой у нас может быть социальный лифт.

Пошлю тебя начальствовать над ними.
Не рот, а ум поставлю в воеводы.
Пускай их спесь о местничестве тужит.
Пора презреть мне ропот знатной черни
и гибельный обычай уничтожить.
Ах, государь, сто крат благословен тот будет день,
когда разрядной книги с раздорами,
с гордыней родословной пожрет огонь.

На что был расчет у организаторов госпереворота? Главный, он и сейчас остается. На элиту. На то, что в высших эшелонах власти найдется тот, кому надоела служба, служение, кому надоело пахать и получать выволочки, кому хочется западного блеска и большую зарплату. Ну все знают, что иногда российские госслужащие с очень большим снисхождением смотрят на многолетние костюмы наших державных людей. И это очень хорошо. Это особенная наша гордость. Они, мятежники, думали, что элита, как и во все времена, купится на эти привилеи. И они имели исторические обоснования. Слаще-то там, а человек, ну что человек, слаб человек. Даже Сталин свою элиту, свой управляющий класс, прошедший горнила гражданской и Отечественной, называл проклятой кастой. И оказался прав. Как только на них не стало управы, в виде обязанности величия, подкрепленные «черными марусями», они через несколько десятков лет все продали и предали. А вот батькины птенцы не предали тогда. Очень показательный момент. На случайное обращение «господин» Президент реагирует сразу.

Александр Лукашенко, Президент Республики Беларусь:
Что тебе рапс дает в этом году?
– Господин Президент, рапс – планируем закончить уборку.
– Ты меня господином не величай, у меня от этого господина ничего нет.

Григорий Азаренок:
Господин – форма подчинения по признаку рождения. Он с детства в этом сане. И пусть он глупец, недоросль и плут, обращаться надо именно так. Батька сразу это отверг. Лукашенко – товарищ. Товарищ каждому из нас. Не в узкосоциальном смысле, а в гораздо более глубоком и сильном. В том, когда за товарища и умереть можно.