Какая была судьба самого известного коллекционера Советского Союза – Елены Аладовой, рассказали в документальном проекте «Тайны Беларуси».
Минск конца 30-х – культурная Мекка страны. Один за одним из-под пера белорусских писателей выходят литературные шедевры, художники пишут картины, которые в одночасье приобретают бешеную славу. С гастролями в белорусскую столицу приезжают ведущие театры Союза. Открываются консерватории, оперный. Венец культурного хабба – Государственная картинная галерея.
Ее возглавит известный белорусский художник-керамист Николай Михолап. В коллекции – без малого три тысячи удивительных полотен. Картины из Третьяковки, Эрмитажа, Русского и Пушкинского музеев.
Позже собрание пополнили и отечественные шедевры – знаменитые Радзивилловские экспонаты. Но в одночасье все кануло в лету.
Уникальные шедевры остались лишь в памяти искусствоведов. Минск на раз-два потерял сокровищницы искусства. В правительственных кабинетах понимают: людям нужен праздник. И решают прямо посреди разбомбленного города воздвигнуть новый храм искусства. Архитектор Бакланов замахнулся на беспрецедентный проект – построить музей по аналогии с питерским зданием Главного Адмиралтейства.
Чиновники дают добро и на возрождение утраченной коллекции. Эту непростую задачу поручили молодому искусствоведу Елене Аладовой. И она буквально вцепилась зубами в работу.
Надежда Высоцкая, искусствовед, сотрудник Национального художественного музея Беларуси (1964-2006 г.):
Когда вещи висят на стенах, никто не знает, какая огромная работа стоит за тем, чтобы произведение оказалось в музее. И вот Аладова – одна из тех, кто не мог ни жить, ни есть, ничего, пока не добудет эту вещь.
Аладова уводила из-под носа Третьяковки знаменитые картины. Шла на дикие авантюры, чтобы получить заветное полотно. Оббивала министерские пороги. Когда не хватало денег, платила из своего кармана. Она была проклятьем для музейщиков-конкурентов. А коллекционеры всех мастей считали за честь, поторговаться с Аладовой. Жизнь этой хрупкой женщины – подвиг, о котором забыли. Но пришло время собирать камни.
Гроза всех советских искусствоведов родилась 22 мая 1907-ого в Пружанах. Семья – потомственные учителя. Образование сделало свое дело – каждое лето мама с отцом брали в охапку детей и выбирались в Москву – ходили по театрам и музеям. Перевернулось все в одночасье. В 25-ом из жизни уходит мама, спустя пять лет – как гром среди ясного неба – арест отца. Мужчину объявили врагом народа и расстреляли.
Вальмен Аладов, сын Елены Аладовой:
Абсолютно темное дело. Высокого класса учитель, который был замдиректором школы и каким-то инспектором. Вдруг создание контрреволюционной организации. Какая контрреволюционная организация? Да он слова, наверное, такого не знал.
Что на деле стояло за казнью – так и осталось тайной за семью печатями. Елена Аладова спустя годы, несмотря на статус и связи, так и не сможет добиться правды. После XX съезда, дело отца было пересмотрено и закрыто за недоказанностью. Эта история навсегда останется черной меткой для всей семьи.
Радослава Аладова, дочь Елены Аладовой:
То, что касается ее родной сестры, которая была еще замужем за партийным деятелем, так ее развели в таком официальном плане и оставили двух детей без отца. Матери в этом смысле повезло. Но вообще ни отец, ни мать подробно не говорили о своих предках.
В 28-ом, после долгих ухаживаний, девушка принимает предложение руки и сердца. Ее избранником становится представитель знатного петербургского рода – потомственный дворянин и композитор – Николай Аладов. По воспоминаниям близких, ухажер запал на стальной характер девушки. Этому браку была предначертана долгая и счастливая судьба.
Радослава Аладова:
Повстречались и сразу понравились друг другу. Но поженились они, надо заметить, только в 60-е годы официально, потому что в ту пору это было не столь обязательно. Они мирно и хорошо прожили всю свою жизнь, больше 40 лет.
Через несколько лет на свет появился первенец четы. Еще через три года – второй. Дети, любимый муж, университет. Жизнь Аладовой закрутилась в бешеном ритме. А тут еще и работа мечты. Ее зачисляют в штат Белорусской государственной картинной галереи.
Возвели всего за пять лет. Как появился Национальный художественный музей
Вальмен Аладов:
Кто такой младший научный сотрудник? Вроде бы никто, а в принципе она была там мотором.
Минск 1941-го. Столица БССР не нарадуется мирной жизни. Строятся дома, проектируются проспекты, открываются фабрики и заводы. Но в один миг все перевернулось. На лицах горожан ни страха, ни смятения. Никто и представить себе не мог, что всего через каких-то 24 часа по главным улицам Минска пойдут танки, прольется первая кровь. Все как один верили – Красная армия во что бы то ни стало отобьет родные рубежи.
Вальмен Аладов:
Собрались на работу. Мама паковала экспонаты, а папа пошел экзамены принимать. Но все-таки война. Дошли мы до картинной галереи, в это время тревога. Там, в музее, нашли убежище и просидели там всю ночь.
На столицу посыпались бомбы – пожары вмиг уничтожили культовые здания. Время работало против Аладовой.
Надежда Усова, ведущий научный сотрудник Национального художественного музея Беларуси:
Сотрудники галереи сами решили упаковать произведения, готовясь к эвакуации, но сделать они это не успели. Они спрятали самое ценное, сидели в подвале, наполнили старинные японские вазы из радзивилловского собрания водой. В поленнице спрятали длинные ящики со слуцкими поясами.
Вальмен Аладов:
Она звонила в ЦК, в Совмин. У них какая-то машина была, но шофер сбежал. Нигде никого уже не было.
Как только сотрудники захлопнули дверь, в галерею ринулись мародеры. Обезумевшие горожане хватали все, что можно было унести в руках – радзивилловскую коллекцию, заморские ковры, именное оружие, палехские шедевры. К тому времени в музейной описи галереи значилось уже три с лишним тысячи экспонатов.
Аладова рыдала от бессилия – весь центр города стоял в руинах. Вместо уютных улочек – выжженная земля. Под свист пуль и звуки канонады семья бросилась на вокзал, чтобы успеть на последний поезд. Убегали в чем мать родила. Из вещей – пару рублей и балетная партитура.
Из воспоминаний Елены Аладовой:
Вышли на Советскую, полная растерянность, что нам принесет завтрашний день – никто не знал. С отчаянием оглядываюсь на пылающие кварталы города, где оставалось наше детище, только-только набиравшая силы чудесная картинная галерея с великолепными коллекциями.
Москва закрыта. Аладовы экстренно отправляются в Саратов. Там знакомые и приютили минскую семью на несколько лет. Это были годы разрухи, голода и нищеты. Нужда приводила женщину в отчаянье. Приходилось спать на лавочках и есть картофельные очистки. А чтобы хоть как-то прокормить семью, хрупкая Аладова села за баранку грузовика.
Вальмен Аладов:
Когда мы пришли, работы и не было, музей там был закрыт. Там хороший музей был, старый музей. Она закончила курсы шоферов и возила рыбу. А потом, когда музей открыли, ее сразу туда пригласили заместителем директора.
Лето 43-го. Страна готовится отметить – 25-летие БССР. Правительство организовывает большую выставку. В Москву в штаб партизанского движения созывают художников и работников культуры. Из Саратова отзовут и Елену Аладову.
Алиса Наркевич, сотрудник Национального художественного музея Беларуси (1960-1985 г.):
Елена Васильевна появилась после Саратова в Москве, когда наступил перелом, и когда вся страна уже думала о будущем, она прощупала и сделала первые шаги к коллекционерам. Она уже тогда знала, что она будет покупать и за что бороться.
Надежда Усова:
Она очень хорошо себя зарекомендовала в Москве, там ее заметили, увидели, какие организаторские способности она имеет, как она понимает искусство, как она действительно много видит, вперед видит.
В Белокаменной Аладова встретит главу штаба Пантелеймона Пономаренко – будущего председателя Совета министров БССР и самого вероятного тогда преемника «отца народов». Эта дружба впоследствии сыграет Аладовой на руку. Именно связи наверху и железная хватка помогут построить легендарный музей.
Надежда Усова:
Ей пришлось писать в партийные органы и пользоваться своими дружескими связями с Пантелеймоном Пономаренко – главы Компартии Беларуси. И до 50-го года, когда он жил в Минске, она активно могла использовать его авторитет.
Но все это будет потом. В 44-ом чета возвращается в Минск. И оба – с директорскими портфелями. Аладова стала у руля сразу двух музеев – Великой Отечественной и картинной галереи. Супруг искусствоведа возглавил консерваторию. Днем его кабинет был приемной, а вечером – коммуналкой.
Вальмен Аладов:
Мы все жили в этом кабинете. Раскладывали на полу тюфяки, в том числе и под роялем – было мое любимое место. Утром тюфяки куда-то убирали. Все расходились на работу.
Квартирный вопрос решился только к маю 45-го. Правда, шиковать в трех комнатах на Ульяновской довелось недолго. На дефицитные квадраты, как пчелы на мед, слетелись родственники и друзья. И это несмотря на неожиданное пополнение в семействе.
Радослава Аладова:
Я появилась, когда моим родителям было очень много лет и это была чистая случайность. У нее начались признаки рождения, когда она поднялась в министерстве на какой-то высокий этаж и оттуда ее отправили в родилку, и вечером я появилась, так что можно сказать, в рабочем процессе.
После рождения дочери в декретном Аладова засиживаться не станет. К этому времени она передаст бразды правления музеем и пойдет с протянутой рукой к коллекционерам – собирать утраченные шедевры.
