Об искусстве в политике, белорусе в кресле президента России и портрете Домрачевой. Большое интервью Никаса Сафронова программе «Неделя»
Новости Беларуси. Один из самых эпатажных художников России – Никас Сафронов – в первый день марта привез в Минск новую экспозицию «Весна впечатлений», сообщили в программе «Неделя» на СТВ.
Ну а на интервью с нами пришел с перевязанным пальцем. Тем самым, за который получил 201 тысячу долларов медицинской страховки и попал в Книгу рекордов Гиннеса. Но разговор не об этом, а о большом искусстве и его месте в большой политике.
Я бы не стал писать Чикатило, его нельзя оставлять в истории
Вы большой мастер политического портрета. Кого из сильных мира сего вы бы нарисовали, а кого никогда бы не нарисовали?
Никас Сафронов, заслуженный художник Российской Федерации:
Вы знаете, времена не выбирают, в них живут и умирают.
У вас есть принципы какие-то в этом смысле?
Никас Сафронов:
Принципы есть. Есть люди, которых, конечно, я бы не стал писать. Но это, скажем, типа Чикатило, которого нельзя оставлять в истории. Художник – иллюстратор, он всего лишь иллюстрирует время, в котором живет. И он может восхищаться…
Об истории с портретом Трампа: «Мы не думали, что так все пойдет сложно»
И вовсе не интерпретирует?
Никас Сафронов:
Кому-то нравится Путин, кому-то – нет. Но я живу в России и вижу какие-то движения.
Мне нравится Лукашенко Александр Григорьевич. Я вот портрет привез сюда его как лидера, человека, который вышел из народа. Дом, в котором он родился, написан там. И там дорожка в будущее своей страны. Он как бы идет, как Ломоносов, и созидает, что-то меняет.
Это очень сильный руководитель, очень сильный политик. Харизматичный, индивидуальный, узнаваемый, знаковый. Он может и кулаком стукнуть. Он может и принципиально не пойти на какие-то выгодные, кажется, для него лично, но не выгодные для страны. Он откажется. То есть человек со своей позицией, и она патриотична. Это можно принимать или не принимать, но это всегда достойно уважения и восхищения, понимаете?
Я сделал портрет Трампа, чтобы отдать его Владимиру Владимировичу, чтобы он отдал ему при встрече. Мы не думали, что так все пойдет сложно. Когда Вайнштока будут там – или Вайнштейна – будут мучить за то, что он кого-то потрогал и кому-то улыбался.
«Если бы какой-нибудь белорусских человек стал президентом нашей страны, я бы был только счастлив и рад»
То есть не дошел портрет?
Никас Сафронов:
Пока нет. Он находится у меня, но время придет. Художник должен смотреть на перспективу и как бы предугадывать историю, как она пойдет. Но это не значит, что он должен угождать. Вот я не отношусь ни к какой политической партии. Я не участвую ни в каких.
Я хожу на выборы, у меня есть своя позиция. Я не против всех, я выбираю своего президента, кого я считаю. Конечно, у человека должна быть гражданская позиция, и она у меня тоже есть.
В картинах я могу писать какие-то сюжеты, которые будут заставлять человека задумываться о том или об этом. В данный момент я приехал в Беларусь и с любовью, с открытым сердцем. И хотел сказать, что мне очень приятно, что зритель видит для себя что-то новое, интересное. Если ему это понравится, я буду считать, что я свою задачу выполнил. Что я приехал сюда не как гость, а как друг. Как человек, который с удовольствием купит здесь домик.
У меня нет никакого внутреннего неприятия, если бы какой-нибудь белорусских человек стал президентом нашей страны. Я бы был только счастлив и рад, потому что он бы привнес трудолюбие, порядочность. Национальные какие-то нотки души, патриотизма.
О работе с Гейдаром Алиевым: «Это единственный портрет, который он взял себе»
Михаил Гусман, мой российский коллега, глубоко мной уважаемый, который пишет интервью с сильными мира сего, как-то рассказывал: после интервью с Си Цзиньпином – трехчасовое интервью – он похудел на полтора килограмма.
Никас Сафронов:
Вы знаете, я бы не стал распоясываться. Но когда ты работаешь с человеком, ты должен расслабиться. Когда я писал Алиева Гейдара, мне сказали, что его 300 с лишним человек писали. Он не позировал, правда, практически никому из них. Но они пытались, и ни один портрет ему не понравился.
И так меня зашугали, что если я напишу, ему понравится – меня страна примет. А нет – тоже будем принимать, но уже не так. И когда возвращались из Москвы, я освободился от этого. Подумал: «А что я переживаю, это не мой президент. Ну, напишу. Получится – получится, нет – нет». И вот когда я успокоился, все пошло как по маслу. Это единственный портрет, который он взял себе. Он долго на него смотрел, потом подошел ко мне, пожал мне руку и сказал: «У тебя есть друг в этой стране. Это я».
О знакомстве с Мулявиным причинах популярности песняра в Беларуси
Вашим другом при жизни был Владимир Мулявин. И портрет его вы тоже нарисовали.
Никас Сафронов:
Он был моим приятелем. Я не могу похвастаться, что он был моим другом. Мы были с ним несколько раз на разных мероприятиях, в том числе и на «Славянском базаре», где я сделал набросок с него. У меня лежит неоконченный его портрет живописный.
Я очень трепетно отношусь к памяти этого великого, потому что он связан со мной с детства. Я помню, я был маленьким, пели «Песняры», и это вдохновляло. Это был ансамбль, который был вкусным, интересным, харизматичным, с языком таким загадочным, старославянским каким-то. Вот это была ностальгия по всему.
Здесь вообще удивительная история. Ведь человек, который родился в России, смог воспеть и удивительно точно передать характер белорусского народа – вот в чем весь вопрос.
Никас Сафронов:
Вы знаете, наверное, в этом и есть прелесть, когда человек знает историю и покоряет потом за счет национальных каких-то тонкостей. Покоряет и тех, и тех.
О портрете Домрачевой: «В любой момент я приеду и сделаю»
Портрет Домрачевой, который вы собирались нарисовать еще после сочинской Олимпиады. Сейчас новый повод.
Никас Сафронов:
Сейчас новый повод, и, наверное, я больше проявлю инициативы, чтобы с ней все-таки пересечься. Сказал, что в любой момент я приеду и сделаю. Но, может быть из скромности, может быть, из времени занятости, нехватки времени. Мне хотелось сделать героя мира и Беларуси, увековечить ее для вашей страны. И для нашей, потому что ваша победа – это наша победа. Мы внутренне радуемся.