«Мы спали на банкетках и суп варили во дворе». Как готовились к выставкам при Елене Аладовой в Национальном художественном музее
Как готовились к выставкам при Елене Аладовой в Национальном художественном музее, рассказали в документальном проекте «Тайны Беларуси».
По воспоминаниям сотрудников музея, Аладова никогда не была красным директором. Стояла горой за дисциплину, но ни разу не наказала рублем.
Елена Шапошникова, ведущий научный сотрудник Национального художественного музея Беларуси:
Иногда контролировала, как сотрудники приходят на работу, сидела у входа и смотрела, кто как приходит, наверное, кому-то делала замечание.
Надежда Высоцкая, искусствовед, сотрудник Национального художественного музея Беларуси (1964-2006 г.):
Я не помню за 13 лет, чтобы она кого-нибудь обидела, оскорбила, публично шельмовала, что теперь прямо модно. Если что-то, она вызывала человека и говорила тет-а-тет. Пьяным нельзя в музее быть – и человек не пил.
В 60-е страна советов переживет культурную революцию. XX съезд многим развяжет язык, оживит творческую элиту. В Минск с гастролями приезжают лучшие мировые собрания.
Алиса Наркевич, сотрудник Национального художественного музея Беларуси (1960-1985 г.):
Все обсуждения выставок, все проходило в музее. А дебаты были такие горячие, молодежь отстаивала свою точку зрения, старейшие художники свою точку зрения. Елена Васильевна была нейтральной, она так умела, спасала молодежь.
Художественный музей вмиг стал центром новой творческой суеты. За концепцию каждой экспозиций Аладова отвечала головой.
Алиса Наркевич:
Она была мастером экспозиции, таких мастеров очень мало было в Советском Союзе. Она из ерунды могла сделать конфетку. Она находила соседство даже второстепенной работе, и эта работа заиграла.
Надежда Высоцкая:
Ее любимое дело было – это выставки и экспозиции. Это ночи – туда-сюда вещи, туда-сюда. Художники здесь ходят, каждый тягает свою картину на лучшее место, каждого нужно не обидеть. В конце-концов она сказала: «Все! Закрываем дверь и делаем сами экспозицию». Вплоть до того, что стены перекрашивали за свой счет.
Работать приходилось от заката до рассвета. Но уговаривать сотрудников было излишним. Надо значит надо! Слово Аладовой – закон!
Константин Федоришкин, сотрудник Национального художественного музея Беларуси (1970-1990 г.):
Мы сделали зал, пошли во второй зал экспозиции, в третий. Я еще тогда молодой, думаю: «Какая разница, как повесить: слева-справа, выше-ниже?» Сидит, она еще курила тогда, кулек, вздрагивает: «Хлопчики, нет. Все полетело, начинаем сначала». Трое суток вешать картины – мы спали на банкетках и суп варили во дворе.
Выставляться в художественном музее Минска считали за честь не только художники. Аладова снискала славу и среди коллекционеров. Ей доверяли и без тени сомнения отдавали свои полотна на временные выставки.
Борис Крепак, заслуженный деятель искусств Беларуси:
Пока эту картину надо оценить, пока через экспертную комиссию пропустить, она забирала к себе в Минск, была в Минске без ничего, даже без расписок. Просто она знала, ей верили, доверяли. Говорили: «Аладова? Да ради Бога! О чем речь».
Это был тонкий ход. Порой только так можно было убедить несговорчивых чиновников – картина позарез требуется Минску. Нужно брать.
Иван Миско, скульптор, народный художник Беларуси:
Часто устраивались выставки коллекционеров. Но есть такие коллекционеры, что они показывают свои работы, но не продают, они цену нагоняют.
Надежда Высоцкая:
Все ЦК приходило, просматривало все выставки. Потом ко мне Киселев подходит и говорит: «Девка, это, что, ценно?» Я говорю: «Очень ценно!» – «А что, несколько тракторов продадим, купим для Аладовой эти вещи». Вот она так умела заражать.
