Союз несуверенных государств: чем модель ЕС проигрывает белорусско-российской? Объяснил политолог

Суверенитет в обмен на европейские фонды. Именно такая модель изначально предлагалась Беларуси вместо российско-белорусской интеграции и Союзного государства. 20 лет спустя идея единой Европы достигла логического конца: страны-участники передали под внешний контроль экономические и военные связи, а также вынуждены под давлением США финансировать войну и отказываться от премиальных рынков и целых секторов экономики.

О том, почему «европейский выбор» с самого начала предполагал отказ от независимости, расскажет Андрей Лазуткин.

Как США подмяли под себя Евросоюз?

Андрей Лазуткин, политолог:
В середине нулевых Восточная Европа проходила фазу быстрого расширения ЕС. Это сегодня Зеленскому рассказывают, что для вступления надо соблюдать некие условия. Тогда страны брали авансом, и поэтому до сих пор Восточная Европа является для центра – Германии и Франции – проблемой.

Ровно 20 лет назад только за один 2004 год в состав приняли Польшу, три страны Балтии, Словакию, Чехию, Словению, Венгрию, Мальту, Кипр, а через три года Болгарию и Румынию. Откуда такая щедрость? После шоковой терапии экономика этих стран стабилизировалась, и начал расти спрос на энергоресурсы, газ и нефть. В эти же годы начинается война в Ираке, из-за чего нефть резко дорожает. И для американцев появился риск, что новые страны Европы могут вернуться в российскую сферу влияния, как минимум ради дешевого газа и нефти. К этому моменту уже появляется Союзное государство России и Беларуси, а наш Президент видел его именно как союз славянских народов, в том числе и западных славян.

«Я мечтал о славянском государстве». Лукашенко о союзе с поляками, словаками и болгарами.

Андрей Лазуткин:
Это было на уровне деклараций, но Запад увидел даже в перспективе такого союза угрозу. Поэтому первое, что сделали США – приватизировали всю топливную промышленность Восточной Европы, чтобы не дать странам самостоятельно покупать газ и нефть. Это самая простая и быстрая схема интеграции, потому что влияет на стоимость ЖКХ, бензина, промышленных товаров и сразу дает власти поддержку. Людям понятно, ради чего мы интегрируемся, а не ради прав меньшинств и якобы общих ценностей со странами, против которых недавно воевали.

И вот чтобы обеспечить контроль топливного комплекса всей Восточной Европы, из фондов польского и чешского национальных операторов был создан концерн Orlen. А для более мелких стран приватизация стала прямым условием вступления в ЕС – так в Литве продали американцам НПЗ «Мажейкю нафта», который сегодня также входит в группу Orlen. Всего в группе шесть НПЗ. Дальше вы можете вступать куда угодно, но ваша экономика будет работать на правильном газе и нефти, например, норвежской, а не российской. Параллельно советские атомные станции либо закрывались, как в Литве, потому что уран тоже был российским, либо их переводили на американское топливо, как в Чехии или в Украине.

Второе направление действий США – надо было перекрыть советские газопроводы через Украину и Беларусь, чтобы покупатель в Европе физически не мог получить газ, даже если бы хотел. В это время в Украине происходит первый успешный майдан Ющенко и более слабая попытка в Беларуси. А дальше начинается период газовых войн, когда украинское руководство постоянно выставляло России невыгодные условия и воровало газ.

Как Германия ушла от интеграции с Россией?

Андрей Лазуткин:
Эта американская схема с созданием проблем в Беларуси и в Украине привела к строительству «Северных потоков». Беларусь в таких условиях поступила продуманно – «Белтрансгаз» был продан «Газпрому» по рыночной стоимости, что и сегодня гарантирует нам прокачку при любом развитии событий, даже если Европа будет покупать СПГ. А по мере того, как строились «Северные потоки», поскольку интеграция со славянскими государствами не получилась, вся российская политика начала замыкаться на Германию. Зачем работать с более мелкими странами, типа Польши, которые сами идут на конфликт, если можно давать газ сразу в центр, а немцы будут его по цепочке перепродавать союзникам, работая с той же Польшей или Чехией в интересах России.

Высшей точкой этой газовой игры должен был стать «Северный поток-2», который бы обеспечил Германии не только промышленное, но и политическое лидерство в Евросоюзе. Тенденция была уже при Меркель, но что происходит с Евросоюзом пять лет спустя? Им управляют уже не немцы, а наднациональные органы Евросоюза. Именно они – локомотив войны в Украине, заказчик «зеленой» энергетики и проводник разрыва отношений с Китаем и Россией, хотя все это идет вразрез с интересами каждой конкретной страны.

Как так получилось, что центр действует против интересов всего объединения? А это проблема любых интеграционных систем. Если вы объединились вроде бы тесно, но не до конца (потому что Польша, Германия, Венгрия – это по-прежнему разные страны), то вам необходим какой-то новый механизм управления, который все время увеличивает свое значение. И в какой-то момент он уже не зависит по отдельности от Германии, Франции и тем более стран Восточной Европы.

Андрей Лазуткин:
Правительственный квартал в Брюсселе – это государство в государстве, и американцы взяли этот центр под контроль, при том что страны Евросоюза на 100 % не контролируют того же Орбана. Но зачем управлять всем телом, если можно управлять головой? И в этом главное отличие Евросоюза от Союзного государства России и Беларуси. Наши наднациональные органы не имеют такого значения, как в ЕС, и не могут диктовать какие-то решения нашим президентам. В основе нашего союза – российские и белорусские интересы, а не интересы союзного центра. В этом и проявляется реальный суверенитет, потому что в Советском Союзе при развале отдельная республика уже не могла влиять на решения центра, и проводилась примерно такая же линия, как сейчас, в Евросоюзе – на разрушение общего пространства в интересах США.

И это не совпадение. Просто и тогда у нас, и сейчас у европейцев появился мощный союзный центр, который под контролем американских друзей начал играть в собственную игру и диктовать свою волю участникам вопреки их очевидным интересам.

Видят ли это другие игроки? Конечно, видят. Во время визита Макрона в Китай его сопровождала Урсула фон дер Ляйен, но если Президента Франции приняли по протоколу, то фон дер Ляйен даже не встретили: «вы нам не интересны, потому что вы не представляете Европу». То есть Евросоюз от модели интеграции и общего центра по факту переходит обратно к двусторонним отношениям, когда каждая страна по отдельности выстраивает контакты с тем же Китаем, даже если союзный центр против.

В перспективе пяти лет ЕС может вернуться к началу 1990-х

Андрей Лазуткин:
Поэтому и большие, и малые, и бедные, и богатые страны одинаково борются за свой суверенитет. Просто у больших стран и проблем побольше. Но если европейцы все-таки не верят в войну и решают вопросы рынков, то Союзное государство Беларуси и России сейчас вовлечено в локальный конфликт. Однако можно заметить, что Россия, в отличие от США и Брюсселя, проводит очень аккуратную линию, и не вмешивает ни ОДКБ, ни ЕАЭС в конфликт, сохраняя за союзниками право на собственные оценки военной операции.

Другое дело, что, как в поговорке, друг познается в беде, и когда период кризиса закончится, скорее всего, Россия будет проводить корректировку интеграционных объединений. По сути, ревизия уже происходит в сторону ШОС, БРИКС, Турции, Индии и Китая, где ключевым фактором стала продажа газа и нефти. То есть, как и 20 лет назад с Восточной Европой, у России происходит попытка создания выгодных связей со странами глобального Юга. И это как раз тот самый процесс создания многополярного мира, который США не могут затормозить.

Если 20 лет назад для сдерживания этих связей уничтожили Югославию и приняли в ЕС и НАТО наших бывших союзников, то с Китаем ничего подобного американцы сделать не могут. Так что в перспективе пяти лет маятник будет идти в обратную сторону – Евросоюз вернется к состоянию начала 1990-х и двусторонних отношений со всем миром. А вокруг России и Беларуси будет создан блок из дружественных, но при этом суверенных стран.

А с вами был Андрей Лазуткин и выпуск «Занимательной политологии».