Сегодня в программе «Простые вопросы» народный артист Советского союза, легендарный литовский актер Регимантас Адомайтис – звезда кинофильмов «Никто не хотел умирать», «Король Лир», «Из жизни отдыхающих», «Зеленый фургон», лучший американец советских кинофильмов «Трест, который лопнул», «Мираж», «Американская трагедия».
Я очень благодарен вам за то, что вы так отозвались на мою просьбу об интервью, пригласили к себе домой. Вы прекрасно выглядите, вы в отличной форме. Если позволите, я хотел бы задать достаточно много вопросов о том, что с вами происходило, когда вы стали известны, популярны и любимы на весь Советский союз. Есть даже устойчивое словосочетание – литовская актерская школа, киноактерская школа. Три известнейших актера – Адомайтис, Будрайтис, Банионис. Целая история советского кино. Как вы считаете, насколько оправдано это словосочетание – литовская актерская школа, потому что у вас было очень много особенного во внешности: вы носили такой европейский лоск, вы по складу такого нордического типажа, при этом озвучивали вас все время другие актеры. Может быть, это какой-то миф, а не настоящая школа?
Регимантас Адомайтис:
Скорее да, потому что даже не может быть какой-то единой школы у нас. У нас троих, которых вы назвали. Потому что Банионис – это школа Мильтиниса, режиссера, который руководил Паневежским театром, где работал Банионис. К сожалению, он уже умер не так давно.
У Будрайтиса вообще какая-то непонятная. Он самоучка. Определенной школы у него не может быть. Поэтому не может идти речь ни о каком Станиславском или Михаиле Чехове. Он абсолютный самоучка, но такой самоучка, которому хотелось бы подражать.
А я оканчивал театральную школу в Вильнюсе.
Нас учили по системе Станиславского, хотя мы не очень понимали, что это такое.
Когда мы проходили эту систему, мы просто зубрили наизусть, чтоб правильно ответить преподавателю.
Я читал, что для вас одной из самых важных книг была как раз книга Михаила Чехова, который перевернул ваше представление о театральной актерской школе. Если по Станиславскому надо было вживаться в образ, то по Михаилу Чехову надо было попытаться сыграть.
Регимантас Адомайтис:
Рассказать о своем персонаже.
И вот я читаю об этом и нахожу цитату, как о вас пишет Козинцев после «Короля Лир». Он пишет следующее: «Адомайтис после каждого дубля с трудом приходил в себя, подолгу вышагивал по площадке, все еще находясь во власти роли. Только так можно сыграть смерть Эдмунда». Так, когда вы играли в «Короле Лире», вы все-таки по Станиславскому вживались в образ или все-таки играли?
Регимантас Адомайтис:
Наверное, Григорий Козинцев все же немного добавляет от себя и переценивает какие-то вещи. Я, конечно, старался вживаться в эту роль.
Так это было по Чехову или по Станиславскому?
Регимантас Адомайтис:
Скорее, подход к роли, подготовка себя к роли, к определенному персонажу по Станиславскому очень хорошо. Но,
когда ты уже выходишь на площадку, по-моему, надо забыть все школы,
которые ты знаешь, и отдаваться моменту, отдаваться этой секунде, этому неповторимому моменту, который наступает или не наступает.
В «Короле Лире» очень тяжелая сцена. Вы помните свои физические ощущения? Это действительно было такое моральное испытание?
Регимантас Адомайтис:
Да, я помню. Вы знаете, я больше помню, наверное, сцену в картине «Никто не хотел умирать», где там меня убивают. Вот к этой сцене я действительно по Станиславскому готовился.
Представлял, что сейчас наступит смерть и что я перед ружьем, которое выстрелит сейчас.
Такая удивительная история с этим фильмом. Гениальный режиссер Витаутас Жалакявичюс. Никто не станет спорить, что с точки зрения кино фильм очень талантливый. Но я понимаю, что за этот фильм сейчас уже, во времена новой Литвы, вам немало досталось. Естественно, его в Литве уже никогда не покажут по телевидению.
Регимантас Адомайтис:
Да, сейчас, конечно, критикуют очень этот фильм по идеологическим соображениям. Как бы мы забываем, в какое время мы жили, в каких обстоятельствах снималось кино, когда на каждом шагу, в
каждую секунду за спиной стояла цензура. Сейчас мы это забыли.
Такое количество наград получили мало фильмов. По крайней мере, ни один литовский фильм точно не получал.
Регимантас Адомайтис:
Наверное.
Вообще, очень особенный фильм. Вы стали одномоментно популярны на весь Советский союз. Притом вы в одном интервью сказали, что «я провинциал, я не привык к тому, что актрисы так обращают внимание, пытаются устраивать свою карьеру». Но для вас слава на весь Советский союз… Когда вы почувствовали это впервые, что эта удивительная слава к вам пришла?
Регимантас Адомайтис:
Я к этому относился немножко так настороженно, потому что я был уже не такой молодой. Я пришел в кино уже после университета. Я окончил физико-математический факультет.
Что касается славы, это всегда льстит тебе, тешит твое самолюбие.
Но ты понимаешь, что твоя работа состоит совсем в другом. Это уже последствия какие-то, приятные последствия, но к самому творчеству это не относится.
Это хорошо понять, когда тебе 50, 60, 70 лет. Но, когда тебе всего 30, очень много примеров, когда судьбы ломаются под главным искушением, которое преподносится человеку, такому как слава, деньги…
Регимантас Адомайтис:
Есть примеры, конечно, когда эта слава вредит. И человек начинает поддаваться легкой жизни. Что значит легкая жизнь? Пить – это не легкая жизнь. Алкоголь очень многих погубил.
У вас не было такой беды?
Регимантас Адомайтис:
Мой организм не был склонен к принятию алкоголя. Нет, я могу выпить и с друзьями, но чтоб войти в какой-то «марафон», постоянно повторять это – ни в коем случае.
Вам как настоящему литовскому джентльмену, наверное, сложно понять, насколько вы для русских и белорусских женщин отличаетесь от русских или белорусских мужчин. Этой нордичностью, манерами, сдержанностью, чего многим советским кинозрительницам совершенно точно не хватало.
Регимантас Адомайтис:
Конечно, каждый человек имеет свой характер, мой характер, наверное, тоже какой-то не очень такой общительный. Но почему это привлекает, это уже вопрос психологии.
Вам в следующем году исполняется 80 лет.
Регимантас Адомайтис:
Да.
Вы прекрасно выглядите. Как вы себя чувствуете? Как вы поживаете? Вам хватает пенсии, вы работаете еще? Вам помогают дети?
Регимантас Адомайтис:
Да, 80. Я уже в этом году, даже в прошлом году, решил: все, хватит. Физическое состояние может быть так с виду и ничего,
морщин еще не тысяча, а 999. Но ноги уже отказывают.
Но разве можно самому себе решить, что все? Разве это человек сам решает?
Регимантас Адомайтис:
Не знаю. Я, конечно, не хочу хвастаться своим раком, которым я болею. Подумаешь – многие болеют!
Я 10 лет болею раком, но я с ним договорился. С ним как-то по-дружески я.
Правда, что вы с ним разговариваете?
Регимантас Адомайтис:
Да.
И как? Что вы ему говорите, своему раку?
Регимантас Адомайтис:
Ну, я его утешаю: «Дорогой, не надо так уж слишком буйствовать. Давай договоримся спокойно». И вот я 10 лет с ним договариваюсь, и пока удается. Но, видимо, наступит один прекрасный день, когда не удастся. Но я не делаю из этого никакой трагедии.
Только трагедия в том, что я понял, что уже не могу выходить на сцену.
Это для меня действительно был такой звонок очень неприятный. Но я понял, что я не в состоянии выходить на сцену по одной причине – нет внутренней энергетики. Я говорю про сцену, потому что я это больше люблю, чем кино. Кино для меня до сих пор какая-то непонятная вещь, которую я не очень люблю. Я понимаю, что благодаря кино могут увидеть многие зрители.
И слава на весь Советский союз пришла к вам благодаря кино.
Регимантас Адомайтис:
Но, тем не менее, я люблю театр. Но, если у меня уже нет, чего отдавать, не надо выходить. Меня всегда больше интересовал смысл работы, чем само наше творение, наши персонажи, наши характеры, которые мы создаем. Я всегда хотел найти этот смысл. Не нашел. Но я понял, что смысл, может быть, состоит в том, чтобы что-нибудь давать людям, отдавать. Вот если этот смысл исчезает, тогда работа становится бессмысленной.
Спасибо вам большое за это интервью, за ваше время. Здоровья вам большого!