Радостные лица, ожидания встреч, в меру городская суета. После зимней передышки новый круговорот природного цикла. Кажется, белорусам даже солнце улыбается. На календаре – двадцать второй день марта.
День сакральный – и в народном, и в религиозном представлениях
Иван Круг, этнограф, культуролог:
Весеннее равноденствие заканчивается. Идёт поворот к светлым силам. Именно в это время прилетают птицы.
Это – души наших умерших предков.
Воедино собраны «золотые» правила родовой памяти и истины христианской морали. На Полесье зазывают весну – это древняя традиция. В церкви – величают сорок Севастийских мучеников. Событию – 17 веков.
И по всей Беларуси – вспоминают жертв трагедии 75-летней давности.
Отважные воины замёрзли из-за веры в Христа, беззащитные дети, старики и женщины – заживо сгорели из-за того что людьми звались. Белорусами. Голгофу для славян уготовила отборная раса инквизиторов нового миропорядка.
Вячеслав Селеменев, ведущий научный сотрудник Национального архива Беларуси:
Немцы, когда пришли на оккупированную территорию, они начали сразу уничтожать население.
Назад в прошлое отправляемся на лифте. Чтобы докопаться до правды, надо подняться на 19-ый этаж Национального архива Беларуси.
Евгений Пустовой, СТВ:
Именно здесь – самая обширная и правдивая база о всех уничтоженных и сожжённых сёлах Беларуси. Без эмоций, канцелярским языком военных донесений, вся информация о зверствах нацистов на территории Беларуси хранится вот в таких папках. Большинство документов рассекречено, а, значит, никаких инсинуаций, легенд, домыслов о военном лихолетье в Беларуси быть не должно.
Гриф «совершенно секретно» с документов об оккупации Беларуси сняли еще в 90-ые годы.
Вячеслав Селеменев:
Не хотят читать. Вроде, всё должно быть ясно – всё равно, появляются какие-то спекуляции на этом.
Вот она – история Хатыни – как на ладони, в руках главного исследователя трагедии Вячеслава Селеменева.
Вячеслав Селеменев:
Это – немецкая версия, как была уничтожена деревня Хатынь. Вот перед вами, как раз, немецкий отчёт майора Кёрнера. Самое интересное, что он в этом отчёте пишет, что деревня не была сожжена, она была уничтожена во время боя с партизанами.
Сейчас Вторую мировую зачастую представляют, как военную кампанию нацистов против большевиков, а вермахт – пытаются реабилитировать. Мол, гении военной мысли, хоть и были облапошены идеологами нацизма, но вели себя немецкие солдаты на территории театра военных действий достойно, по-рыцарски. Да.
Как в Средневековье: жгли и пытали.
Павел Якубович, публицист, журналист:
Казалось бы, каста прусская военная ничего не имеет общего, отношения к SS, ко всем этим ужасам оккупационным. На самом деле, это не так. Кейтель, который, несмотря на то, что он руководил Вооружёнными Силами Германии, сказал, что: «Мы (Вермахт) не можем охранять всю территорию тылов. Пусть её охраняет страх».
Запугать не получилось.
Наоборот, сами побаивались. Поэтому даже на устранение неполадок связи выдвигались целыми подразделениями. Так произошло и в тот злополучный день.
Вячеслав Селеменев:
Партизаны устроили засаду. Бой был непродолжительный. Партизаны убили шефа 1-ой роты Вильке.
Вильке – любимец Гитлера. Единственный ариец-атлет, ставший олимпийским чемпионом в 1936 на Олимпиаде в Мюнхене – родине нацизма. Может, из-за него и сожгли деревню? Надо было терпеть издевательства, привыкнуть к новому порядку, как другие народы цивилизованной Европы? И сейчас голливудским историям верят охотнее, чем реальным событиям. Удобнее же.
Пётр Петровский, эксперт аналитического центра РОО «Белая Русь»:
Почему сегодня в Европе немодно говорить о коллаборационизме и о жертвах коллаборационизма. Потому что, если мы вспомним, можно на пальцах перечислить те европейские государства, которые сопротивлялись фашизму. Насчёт нашей страны никогда таких вопросов и сомнений не было. И не могло быть.
И Хатынь – это, как раз, символ той мощи, той борьбы белорусского народа.
А это, фактически, была национально-освободительная борьба для Беларуси. Но, с другой стороны, это – трагедия. И те жертвы, которые мы понесли, ведя борьбу... Ведь гитлеровцы убивали не просто так население, они его убивали за то, что оно сопротивлялось, оно боролось.
Вячеслав Селеменев:
Дело в том, что, если бы не сопротивлялись, ещё больше погибло б населения. Если б безропотно, уничтожали бы и дальше это всё. Ведь немцы что делали? В большинстве операций, составная часть операций – это даже не столько иногда разгром партизанских формирований, сколько – уничтожить экономическую базу и уничтожить людскую базу. Реквизировали всю сельхозпродукцию. Всё, что можно – вывезти. Если не могли вывезти, всё сжигали.
Оставляли после операций мёртвую зону.
И на этот раз преследованием партизан утруждать себя не стали. Как-то привычнее воевать с беззащитными крестьянами.
Евгений Пустовой, СТВ:
На месте каждой избы стоит колокол, он звонит каждые 30 секунд. Здесь стоял дом семьи Желобковичей.
Ближе всего к сараю Каминского.
Туда обычных сельчан и погнали каратели. По свидетельству очевидцев, тогда погода была примерно такая же, как сегодня: лежал снег и дул пронизывающий холодный ветер. Женщин, детей, стариков сюда гнали босиком. Изверги бросали издевательские реплики: «Ничего, ещё успеете согреться».
Нацизм вобрал в себя дикость германских верований. В белорусской деревне в жертву безумной идеологии превосходства принесли и 70-летних стариков, и 7-месячного малыша.
Полуживыми остались трое детей и один взрослый свидетель.
Артур Зельский, директор государственного мемориального комплекса «Хатынь»:
Это – трагедия Иосифа Каминского, когда он нашёл своего мальчика, которого единственного нашёл тогда. Мальчик был ещё жив. Пулемётной очередью ему разрезало живот, и он пытался запихнуть вывалившиеся внутренности себе назад. Когда он увидел отца, он только спросил, жива ли мама.
И через секунду умер.
Наталья Кириллова, директор государственного мемориального комплекса «Хатынь» (1998-2008):
Виктор Желобкович рассказывал мне все подробности. Когда мать убили, а он выбегал из горящего сарая, она упала на него, прикрыв его своим телом.
И он даже слышал вот этот последний толчок.
Операцией руководили гитлеровцы. У каждого подразделения полиции был свой шеф – этнический немец. Хотя сам батальон Дирлевангера до чистоты арийской нации не дотягивал.
Главные критерий – верность идеалам SS.
Состав – бывшие браконьеры. Которые сами превратились в зверей. А, осуждённый ещё в Германии за педофилию, Дирлевангер и его звери в Беларуси уничтожили 200 деревень и стали изобретателями извращённых убийств мирных жителей.
Вячеслав Селеменев:
Батальон Дирлевангера впервые стал применять такой способ для разминирования, как гнать мирное население на минные поля. Его директива. Он – первый инициатор применения для разминирования мирного населения. Где-то 2,5 – 3 тысячи населения погибло при разминировании во время этой операции.
Оправдывать палачей стали в начале 90-ых. Тогда же на Вечном огне Хатыни пытались нагреть руки и скандальные издания «жёлтой» прессы и тенденциозные историки.
Это было время философии торговли.
Наталья Кириллова:
Это был настоящий мёртвый сезон. Практически посещение сводилось к нулю. Обстановка была удручающая.
На территории мемориального комплекса стояли киоски, которые торговали мукой, крупой, водкой.
И редкие посетители, которые приезжали в Хатынь, всё-таки, думали, что их везут на всемирно известный мемориальный комплекс, наверное, были шокированы этим. Мы понимали, что эту ситуацию надо срочно исправлять.
Оперируя тем, кто сжёг Хатынь, пытались разжечь национальную рознь. Мол, факелы головорезам Дирлевангера подносили жандармы охранной полиции. Так называемый украинский 118-ый батальон был сформирован в Польше. А в его рядах – националисты, коллаборационисты, уголовники и бывшие военнопленные.
Все они сытую жизнь купили за 30 сребреников.
Вячеслав Селеменев:
Приезжают в лагерь, выстраивают, предлагают: «Кто пойдёт служить?» Никто. Там, может, какие-то единицы выходят. Они отпускают их. Отсчитывают каждого десятого, отводят в сторону, расстреливают. Строят опять. «Кто пойдёт служить?»
Павел Якубович:
Эта тема – вообще, военных преступлений, тема войны растаскивается на очень бесстыдные и бессовестные сегменты. Вот это были люди одной национальности, были другой национальности.
Сегодня повторяется то, что и сеяли щедрой рукой нацисты.
Они и хотели развести человечество на «сверхчеловеков» – на арийцев, на унтерменшей – людей, недостойных жить.
Не получилось. Память о Хатыни не разделяет народы. А, наоборот, объединяет.
В прошлом году здесь побывали туристы из 30 государств.
Это, конечно, не полтора миллиона посетителей при Советском Союзе. Но после реконструкции интерес к мемориалу ожил.
В год 60-летия освобождения Беларуси Хатынь посетили главы сразу трёх государств.
Евгений Пустовой:
Было время, о Хатыни забыли. Вот и сейчас, учитывая желание некоторых изменить устоявшийся миропорядок, необходимо чаще вспоминать о символе сожжённых белорусских деревень. Ведь, несмотря на всякие политические тренды, колокола Хатыни звонят всё с той же болью. Хорошо, что сюда приходят люди. Вот и сейчас молодёжь, разбивая лёд у мемориального огня, получается, разбивает лёд исторического забвения.
Белорусы:
Такие места для нас – это ключевые объекты, которые позволяют быть нам единым народом и единой страной.
Первый раз приехала в Хатынь. И, когда я зашла сюда и увидела этот памятник, первое, что я почувствовала – это мурашки.
Даже на каком-то интуитивном уровне даёшь себе отчёт, что мы должны быть благодарны тем людям, которые просто отдали жизни.
Те, кто с улыбкой на лице отнимал чужие жизни, спасая свои, перебегали к партизанам, стреляли в спины бывшим господам. Кто-то оказался на Западе, кого-то, всё-таки, настигла кара правосудия.
Васюру – не сразу.
Он больше показывал пальцем на других карателей и даже успел пожить псевдочестной жизнью советского руководителя. Но свои девять граммов получил.
Правда, не только он руководил уничтожением Хатыни.
Вячеслав Селеменев:
Самое интересное, что командира батальона Кёрнера, немца, никто никогда не искал. Тот же Смовский спокойно прожил где-то на Западе, в Канаде. Тоже никто никогда не искал. И, в принципе, видимо, 118-ым батальоном никто бы никогда не заинтересовался, если бы не Хатынь.
Ещё один палач Хатыни умер у себя на лужайке у своего дома в Канаде. Умер 9-го мая. Возможно, один из самых разыскиваемых нацистских преступников, Владимир Катрюк так бы и продолжал спокойно разводить пчёл, если бы на его след не вышли российские следователи. «Хатынский след» привёл даже в американский архив. Пожелтевшие страницы пролили очередные порции света на чёрные дела нацистов.
Вячеслав Селеменев:
Российские историки Ковтун и Жуков в Национальном архиве США нашли донесения батальона Дирлевангера об участии в уничтожении Хатыни. Когда мы встретились с немцами и мы им назвали, что они уничтожили в Беларуси 9 тысяч деревень, они сделали такие удивлённые глаза. Говорят: «Что? О чём вы говорите?»
Они даже не представляли, что здесь такое творилось.
Один из лучших фильмов о войне – теперь в цвете, но, по-прежнему, без прикрас. Так что, если, кто не знает или забыл – «Иди и смотри».
Александр Ефремов, режиссёр, народный артист Беларуси:
Может быть, это – не конкретная реальная жизненная история. Но она навсегда останется для белорусов абсолютно жизненной. Она ассоциируется не с некими фантазиями, представлениями, а с реальной конкретной жизнью.
Хотя, с художественной точки зрения, она сделана безупречно.
Задрапировать идеологией страшную правду о войне пытались и при Союзе. Архитектурный символ сожжённым сёлам Беларуси создавали вот в этом подвальном помещении – тогда ещё не титулованные, но уже амбициозные архитекторы.
Галина Левина, архитектор, лауреат Государственной премии Республики Беларусь:
Вот это – мастерская на площади Победы. Здесь работал авторский коллектив: Градов, Занкович, Левин над созданием «Хатыни».
Галина Левина сохранила не только архитектурную фамилию отца. Но и мельчайшие подробности из истории создания грандиозного мемориала.
Галина Левина:
Важно, что и в нашем, современном мире Хатынь представлена в европейских музеях, как пример высокого искусства сохранения памяти Беларуси о войне.
Наталья Кириллова:
Это – чистилище своеобразное. Я думаю, что человек, который прошёл в Хатыни, он в этот день даже не совершит ничего, наверное, плохого. Потому что этот мемориал заставляет остановиться, подумать о вечном.
Подумать о каких-то ценностях.
Получив Ленинскую премию, отец купил дочери куклу в московском ГУМе. Правда, за смелое решение Леониду Менделевичу досталось и на орехи. Новаторов хотели наказать, а мемориал – снести. Отстояли.
Галина Левина:
Фурцева, министр культуры, когда увидела проект… Конечно, в контексте соцреализма – это был вызов.
И она сказала снести под бульдозер.
Уже было готово всё.
Евгений Пустовой:
В годы создания мемориала «Хатынь» не принято было говорить о жертвах Великой Отечественной. Мы же победили. Поэтому скульптура обгоревшего белоруса с умирающим на руках сыном была против всех законов героико-монументального искусства. Это сейчас «Непокорённый» – символ Хатыни. А сам комплекс стал памятником монументального зодчества, поэтому менять здесь что-либо, как и переписывать историю Хатыни, ни в коем случае, нельзя. Правда, здесь появился недавно «новодел» – вместо деревянного ветхого креста поставили бетонный при входе на кладбище. Это – единственное место, которое осталось от самой известной в мире белорусской деревни.
В Хатыни погибло 149 человек. Половина – дети.
Дети Хатыни. Они в каждой белорусской семье. Например, и мои родственники погибли в огне карательных операций. Деревня Лески Каменецкого района. И таких лепестков на памятнике «Дерево жизни» сотни и тысячи. Они возродились после войны. Но довоенного размаха уже не достигли.
Пётр Петровский:
«Вот, надо было не сопротивляться и немцы бы не убивали вас» . На мой взгляд, это – полный подлог и полное предательство. Потому что, если ты идёшь на сотрудничество с режимом, если ты не ведёшь борьбу с режимом, то ты тогда не являешься субъектом истории. Есть много народов, которые не боролись за себя, за своё «я», и многие из них исчезли, ассимилировались.
Белорусы – не из тех.
Пару десятков дворов в годы войны было и в этой деревне. Нацисты уничтожили лишь две семьи. Обычно жители прятались на болоте – гати. Отсюда и название – Гостиловичи. Теперь это – типичный белорусский агрогородок.
Школа, садик, местное хозяйство, центр культуры. Сюда ходят в библиотеку, в кружки, поют песни. В общем, живут.
За себя и, как говорится, за того – каждого третьего – белоруса.
