Не рекомендуем читать слабонервным, впечатлительным, беременным и детям до 18 лет!
О крупной техногенной катастрофе времён БССР рассказали в одной из серий документального цикла «Тайны Беларуси».
Голубой экран! Мечта каждой советской семьи! В 70-ые телевизор в квартире – признак достатка и благополучия. Отечественная промышленность не отстает от потребностей граждан – слава про белорусские телевизоры гремит на всю необъятную страну. Минский радиозавод, в 1972 году сменивший название на «Горизонт» – гордость не только БССР, но одно из самых крупных и современных предприятий всего Союза.
Иосиф Соколовский, секретарь комсомольской организации футлярного цеха Минского радиозавода (1972 г.):
Для того времени самые крупные предприятия у нас – это тракторный завод, автозавод, и телевизионный завод – радиозавод тоже имел первостепенное значение.
Пётр Никитенко, инструктор райкома партии промышленно-транспортного отдела Минского радиозавода (70-ые гг.):
ЧП случилось, никто ж не был готов к этому. Предприятие было передовое в Советском Союзе – «Горизонт». Цех футляров тоже был успевающим.
В эти годы в Минск со всех уголков республики стекается молодёжь. На новых заводах и фабриках катастрофически не хватает рабочих рук. Минский радиозавод – один из самых престижных и перспективных. За пару лет работы здесь из подмастерья можно дорасти до мастера или инженера. Было бы желание.
Любовь Белавская:
Очень было много молодёжи, работало. Даже конвейер – мы их называли малолетками. Это несовершеннолетних. Одна молодёжь была сплошная.
Цехи по производству телевизоров в 70-ые находились в самом центре Минска. Новенькое футлярное производство развернули в январе 1972 года, завод нарочно отселили на тогдашнюю окраину – в промзону по улице Софьи Ковалевской.
Иосиф Соколовский:
Телевидение всё было одето в футляры из деревянных щитов, щитовые детали склеивались, получался корпус телевизора деревянный. Остальная вся начинка делалась на основном, центральном заводе.
Галина Боровец:
Футляры деревянные, если помните, такие телевизорчки были. Ставили большие кронштейны мы.
Любовь Белавская устроилось на радиозавод в 1972 году, мастером. К тому времени у 24-летней девушки были пятилетний сын и муж-военный.
Любовь Белавская:
Только новый корпус построили. Когда пришла работать туда, приехали мои знакомые – тоже подружка моя, девочка устроилась. И мы с ней работали там. Я контролёром работала.
Галина Боровец в 1972 году только закончила школу. 17-летняя девушка приехала покорять столицу, но поступить в ВУЗ с первого раза не смогла. Как и сотни других молодых людей, она устроилась работать на радиозавод
Галина Боровец:
Людей у нас очень много было, у нас в смене было человек 800. Делали эти футляры, потом красили, потом лакировали, потом собирали большие детали, ставили.
10 марта был самый обычный рабочий день. После первой смены в цеху отгремело партийное собрание. Тогдашний директор предприятия вынес на повестку дня чрезвычайно важный вопрос – в новеньком цеху с незавидной регулярностью происходят возгорания! Надо срочно что-то менять!
Иосиф Соколовский:
10 марта проходило партийное собрание этого цеха и был начальник цеха, впоследствии стал заводом, Хомив. Выступал, говорил: «Ребята, горим! Надо принимать меры, надо разрабатывать графики чистки циклонов и пылесборников, и воздуховодов.
На работу вышла вторая смена. Ближе к семи часам вечера большинство рабочих завода отправились на обед в корпус, расположенный в другом здании. Как потом выяснит следствие, именно это спасло несколько сотен жизней.
Любовь Белавская:
Пошли на обед, веселились. Столовая была в другом корпусе. Шли с обеда, я думаю: надо причесаться, ветер большой.
Половина восьмого. В районе улицы Софьи Ковалевской – мощный взрыв. Двухэтажный корпус футлярного цеха в считаные секунды сложился, как карточный домик. Трагедия унесёт свыше ста жизней!
Галина Боровец:
Пришли с обеда, пришли к рабочему месту и увидели в вентиляционной трубе огонёк какой-то. Не успели дойти до своего рабочего места, меня как-то подняло вверх и опустило Это взрыв получился.
Любовь Белавская:
Я спускалась туда вниз и взрывная волна как ухнула! И она меня опрокинула на ступеньки, одежду всю сорвало. В голове было: завтра смеяться будут. По площадке просунулась спиной, высадила раму и выпала со 2-го этажа в сугроб, прямо слесарю под ноги.
Валерий Астапов, министр по чрезвычайным ситуациям Республики Беларусь (1999-2004 гг.):
Буквально через несколько минут после того, как они приступили к работе, раздался хлопок, потом серия, и потом окончательно произошёл уже такой взрыв, который поднял цех. И всё это обрушилось на головы рабочих. Там единственное оставалось, на честном слове держалось несколько плит на колоннах.
Валерий Астапов в 1972 году – начальник самостоятельной военизированной части. Мужчина вместе с бригадой пожарных одним из первых прибудет на место ЧП. От увиденного побежит мороз по коже.
Валерий Астапов:
Честно говоря, у меня и сейчас мурашки, хотя, казалось бы, профессия отбивает всякие эмоции. Но это было потрясение для всех, и в том числе, для профессионалов. Представляете: разбросанные вещи, там, простите – голова, там – ноги, там – остатки кожи, кровь. Я не видел за все свои десятилетия подобной страшной картины.
Иосиф Соколовский работал секретарем комсомольской организации футлярного цеха. По счастливому совпадению, злая участь в тот день мужчину миновала.
Иосиф Соколовский:
Я был дома, когда прозвучал взрыв. Ко мне прибегает сестра моя: «Иосиф дома?» «Дома. Что случилось?» «Завод взорвался!» Я говорю: «Ну что ты говоришь? Какой завод? Снова какой-то станок».
Все, кто спасся в трагические минуты, потеряли друзей и коллег.
Валерий Астапов:
Пытались подать стволы пожарные внутрь, между конструкциями, там, где видно ещё – продолжалось горение. Но пожарные услышали стоны усиливающиеся. Поняли, что люди от этого ещё больше мучаются, страдают, и прекратили. Стали помогать другим разбирать завалы.
Любовь Белавская:
Лежит человек здоровый, балкой чуть придавлена нога, балку не подымешь, оно всё горит кругом. Идёт огонь, и он так кричит, извивается, от огня вспыхивает, как спичка, и подымается.
Хлопок от взрыва был слышен в нескольких километрах от места ЧП, багряное зарево жители близлежащих районов наблюдали ещё несколько часов. Работа по спасению людей предстояла титаническая.
Валерий Астапов:
Почти трое суток разгружалось. Представляете, картинка – лежит девочка лет 18-19, после школы, устроилась рабочей. И перемычка огромная торчит в горлышко ей. Растерзанное такое тело. И таких картинок… Было усеяно...
Чуть позже эксперты установят: стены здания разрушились, пол вздыбился, крыша обвалилась. Особую сложность для спасателей представляло то, что несколько многотонных плит продолжали держаться, рискуя рухнуть в любой момент! Под зданием цеха – тоннель, в котором остаются живые люди.
Любовь Белавская:
Под цехом был подвал – всё туда провалилось: и оборудование, и футляры (как раз не вывезли их, оставалось очень много). И всё это упало на людей. Балки шевелились, как мухи, от людей. И сплошной крик, гвалт, плач.
Эту катастрофу назовут самой масштабной трагедией на территории Беларуси после Второй мировой. Причин гибели немыслимого количества людей было несколько. Март 1972 года выдался на удивление холодным: минус 18 на градуснике, сугробы по пояс. Выжившие после взрыва умирали от переохлаждения.
Пётр Никитенко:
Замерзали, да. Сил не хватало поднять эти плиты и многие замерзали под плитами.
Бесконечные упрёки сыпались в адрес спасателей. Но в те годы у них попросту не было подходящей техники и опыта разбора завалов – спасательная операция растянулась на несколько дней. Люди работали на износ, не жалея собственных сил.
Валерий Астапов:
Я шёл по центральной аллее утром рано и уже ехала правительственная комиссия на чёрных «Волгах». А я шёл и спал на ходу, полузабытьё такое. И видел сквозь дрёму, как они этого чудика объезжают.
С множеством ранений, еле живую Любовь Белавскую доставили в медпункт. От шока женщина не чувствовала боли и вместо того, чтобы ехать на «скорой» в стационар – сбежала от врачей.
Любовь Белавская:
Я не помню, как я очутилась на вокзале. Думала: мне только надо к маме. Ночью села без билета, в куртке, фуфайке, платке и приехала (тогда транспорт ночью ходил) в Бобр, и прошла 4 километра ночью. Уже под утро приползла, приехала из Минска машина и меня забрали, отвезли обратно и тогда я попала только в больницу.
На койках клиник оказались сотни человек. Многие из поступивших скончались в адских муках у медиков на руках.
Любовь Белавская:
Потом уже начали проверять, рентген – у меня компрессионный перелом позвонков, рёбра поломаны, контузия, черепно-мозговая травма, нога сломанная. Как я шла? Я ума не приложу.
Галина Боровец:
Меня подняли, прожектор горел большой, положили в «скорую», долго везли. Назавтра только вспомнила, что мне надо на работу, у меня суббота была рабочая. Я проснулась, смотрю – что-то много людей в белых халатах. Они говорят: сегодня не будет рабочей субботы, Вы в больнице. Пролежала 3 месяца в больнице.
Чудом спасшийся от взрыва Иосиф Соколовский, даже спустя полвека после трагедии, с болью в сердце вспоминает как пришёл в больницу навестить коллегу – женщина сильно пострадала от взрыва.
Иосиф Соколовский:
Случай с моим комсоргом. Она работала в эту смену. Это было 10 число, к 8 марта выдали получку и собирали взносы. Она пострадала: сгорело лицо, руки ноги, но спасли, осталась жива. Но я ж ожидал что там девушка будет лежать, моя комсорг. Чёрно-жёлтый комок головы. Ни глаз, ни рта. Полностью всё было закрыто, и с шеи текла чёрная-жёлтая жидкость от ожогов.
Красавица, спортсменка и комсомолка, будучи при смерти, думала не о себе любимой, а сокрушалась за партию!
Иосиф Соколовский:
И раздаётся голос: «Там остались комсомольские взносы». Её не волновало её здоровье, о том, что она еле живая.
Буквально в первые минуты после ЧП специалисты приступили к расследованию причин катастрофы. Очевидцы уверяли: первое возгорание произошло прямо в цехе. Следствие вскоре выяснит: незадолго до трагедии на производстве стали использовать новый импортный лак. Его химические свойства были не до конца изучены, а концентрация взрывоопасной шлифовальной пыли превышала все мыслимые пределы.
Валерий Астапов:
Влажная уборка не производилась, слой пыли скапливался до сантиметра. И первый хлопок поднял пыль, горючая смесь образовалась, следующий хлопок – ещё более мощный. И пошла цепочка
Но не только пыль от лака накаляла ситуацию. Само здание специалисты назвали бомбой замедленного действия –система вентиляции не выдерживала никакой критики. Пылесборники проходили прямо под цехом! Причина преступной халатности крылась ещё и в том в том, что изначально здание не предназначалось для нужд радиозавода.
Пётр Никитенко:
Всё начинается с проектной документации. Такое решение к проекту привязать производство совершенно другой продукции.
Валерий Астапов:
Было заложено обычное оборудование. В то время, как, в соответствии с технологией, должно было всё быть пожаро-взрывобезопасно. Представители надзорных служб должны были обратить на это внимание и, как говорят, гвалт поднять.
Взрыв на радиозаводе в считаные минуты унёс более сотни человеческих жизней, более трёхсот рабочих получили травмы. Обзванивая морги и больницы в поисках родных, многие уже и не надеялись увидеть их снова живыми.
Татьяна Калиновская, дочь пострадавшей при взрыве:
Маме было 38 лет. Это молодая женщина была, у неё не было детей, семьи. У неё всё ещё впереди было. Она слышала хлопок, темноту перед глазами, когда приходила в себя – яркий свет, и она уже в больнице. Долгое время её родители, только несколько часов после взрыва, они узнали, что она жива. Они не знали, она умерла или нет.
Руководство страны, как могло, сглаживало вину – помогало пострадавшим и семьям погибших. Похороны за счёт государства, материальные компенсации, путёвки в лучшие здравницы, жильё вне очереди. Но людей с того света было не вернуть!
Пётр Никитенко:
Были созданы такие группы по выполнению всех-всех просьб, которые поступали от пострадавших и их родственников. И велосипеды просили, и ковры – бытовые какие-то вещи.
Иосиф Соколовский:
Памятники заказывали, навещались. Всем, кто пострадавший остался в живых, выделяли финансовые средства.
Во время расследования дела в Минск из Москвы приезжала правительственная комиссия во главе с будущим министром обороны СССР Дмитрием Устиновым. Выездная сессия Верховного суда СССР работала в Минске месяц. Несмотря на пристальное внимание к трагедии «сверху», общественность в ход расследования решили не посвящать, а само расследование – засекретить.
Пётр Никитенко:
Большого резонанса она в обществе не получала. И серьёзного обсуждения, что была у нас эта трагедия крупнейшая техногенная. Причина была, прежде всего, в самой политике Советского Союза, что советское – значит, надёжное.
Валерий Астапов:
Доходило до смешного, до анекдота. Мы даже по радиостанции должны были как во время ВОВ – там снаряды называли то огурцом, то ещё чем-то. Вот это наследие – умалчивание, укрытие – это было очень плохо.
Выжившие после взрыва получили группу инвалидности, те, кому здоровье позволяло – вернулись в строй!
Любовь Белавская:
Я сама развелась тогда с мужем. Муж у меня военный был. Придёт, посидит 5 минут, со страхом смотрит: а у меня позвоночник сломанный, перевязали, подвесили и висела. Посидит, помолчит и уйдёт.
Галина Боровец:
Отболели, больничный принесли и приступили к работе. Конечно, нам уже работу полегче давали.
4 апреля 1972 года взрыв на Минском радиозаводе изучило бюро ЦК. На заседании проанализировали итоги следствия – в трагедии обвинили руководство завода. Наказание понесли и проектировщики – инженеры, которые разрабатывали проект здания и вентиляционную систему.
Тамара Петрусева, сотрудница Минского радиозавода (1972 г.):
События «на футляре» очень на всех тяжело подействовало. Люди переживали, соболезновали всем. Такая обстановка… Во-первых, всё руководство сняли: и директора завода, и главного инженера, и главного энергетика – всех отдали под суд. Правда, их судьба сложилась не очень хорошо. Буквально через 2-3 года у директора – онкология, главный инженер погиб в автокатастрофе.
Иосиф Соколовский:
После этого был закрыт такой же цех в Симферополе. Он был переделан, перепроектирован: обратно все воздуховоды пустили поверху и с выводом наружу, пылесборники все были уже наверху. Машина подходит, люк открывается, высыпается пыль, машина ушла. А тогда было всё под землёй.
