Новости Беларуси. В программе «Постскриптум» на СТВ депутат Палаты представителей Национального собрания Беларуси Жанна Чернявская.
Юлия Бешанова, СТВ:
В апреле календарь нам напомнит об одной из самых страшных техногенных катастроф человечества. Чем дальше уходит в историю эта дата, тем, наверное, меньше с этим событием связано страхов. Но говорить об этом мы не перестаем, чтобы история не повторилась. Я знаю, что у вас с Чернобылем связаны личная история и личная боль.
Жанна Чернявская, депутат Палаты представителей Национального собрания Беларуси:
Все очень просто. Я родилась в Хойникском районе. В 1986 году мне было 14 лет, когда произошла чернобыльская трагедия. Естественно, это была жизнь до и после, как с сегодняшней пандемией. Пришлось забыть то, что было раньше, и начинать жить в новых условиях. Так как мы были еще учащимися школ, как раз заканчивали 8 классов, нас вывезли в Витебскую область, мы все лето находились там. И потом уже родители, которые оставались в Хойникском районе и не переехали, детей забрали в район. А те, кто уехали – по всей республике и в России очень много переселенцев живет.
Юлия Бешанова:
Район стал гораздо меньше?
Жанна Чернявская:
Конечно. В Хойникском районе до катастрофы жили почти 46 тысяч человек, 22 тысячи были эвакуированы и отселены. Практически 50 % населенных пунктов – это сельские населенные пункты – они оказались в зоне. Так вот, с 14 лет я знаю не понаслышке, что такое Чернобыль. Знаю, что, когда мы все лето были в Витебской области, наши родители занимались экстренными, чрезвычайными мерами. Это и грунт срезался, асфальтировались дороги, мыли дома внутри и снаружи, где-то кровлю меняли, где-то заборы – вот такая работа производилась.
Юлия Бешанова:
Сейчас, наверное, в меньшей степени идет речь о том, как бороться с радиацией. Мы говорим о том, как научиться с ней жить, потому что период полураспада некоторых элементов достаточно длинный, и мы столкнемся еще с другими проблемами. В Беларуси на чернобыльские проблемы уходит порядка 3 % бюджета?
Жанна Чернявская:
Да, 3 %.
Юлия Бешанова:
Насколько это большая сумма, насколько хватает этих денег, если сравнивать с Украиной?
Жанна Чернявская:
По Украине сложно говорить. Хочу отметить, что Республика Беларусь все-таки больше пострадала, чем Украина. 3 % – это, на минуточку, 19,2 миллиарда долларов США. Это серьезная сумма, и эти деньги аккумулированы в государственных программах – четко, целенаправленно, постепенно благодаря работе ученых, благодаря нормотворческой базе, которую пришлось создавать с нуля. Потому что после развала Советского Союза, в общем-то, вся тягость чернобыльской трагедии легла на Республику Беларусь. Конечно, мы тогда не знали, банально не было никакого оборудования, дозиметров не было. У нас до сих пор в музее стоит большой аппарат – дозиметр с подводной лодки, потому что привозили все что можно было. Действительно тогда не хватало информации, дозиметров, не понимали и не знали, какой уровень загрязнения, где находится, по каким населенным пунктам – сложность была в этом.
В первых программах – эвакуация, дезактивация населенных пунктов, асфальтирование дорог. Это были первые чрезвычайные меры, которые необходимо было принимать в первых программах. Потом необходимо было людей эвакуировать, но их нужно было куда-то заселить – строительство жилья – тоже огромные суммы денег уходили из государственных программ. И вот так целенаправленно [мы действовали – прим. ред.] из программы в программу – с 2021 года у нас уже реализуется шестая программа. Сегодня, благодаря тем мерам, которые были уже предприняты, стоят другие задачи – устойчивое развитие этих регионов. А в первые годы пришлось, скажем так, на ощупь. Благодаря науке, ученым, которые там работали, благодаря тем людям, которые проводили огромную работу. Потому что нужно было понять: какие уровни загрязнения, где что находится. Когда уже выходили из чрезвычайных мер оказания помощи, первый пункт наших государственных программ – социальная поддержка и защита населения, медицинское обслуживание. Это был правильный шаг, очень много помогли людям, обезопасили именно по этим направлениям.
Юлия Бешанова:
Каждые пять лет пересматривается перечень загрязненных населенных пунктов. Что сейчас, какие территории, как выглядит карта загрязнений в Беларуси?
Жанна Чернявская:
Последний раз перечень корректировался в прошлом году, в конце 2020 года его утвердили. Самое главное, на что опираются, это плотность загрязнения населенных пунктов. Проводятся исследования, отбираются пробы, работают на протяжении определенного периода люди. Приезжают на территорию, берут пробы и смотрят: какова плотность [загрязнения – прим. ред.] – стала меньше или осталась прежней? И тогда только принимается решение, вносить изменение в этот перечень или нет. Сейчас в перечне, по-моему, 2 166 населенных пунктов. За эти годы тысяча с лишним пунктов была исключена из этого перечня, всего было 3 687.
Юлия Бешанова:
Мы говорим о том, что территория постепенно (так называемая зона отчуждения) становится меньше, вводят в сельхозоборот территории, которые раньше считались загрязненными. Но за эту программу нас очень много критиковали – что невозможно на этих землях вести сельское хозяйство. Оправдала ли себя эта программа? Что сейчас происходит на территории заповедника?
Жанна Чернявская:
Не нужно путать территорию, которая загрязнена, и территории 30-километровую и 50-километровую, в которую входят территории трех районов – Брагинского, Наровлянского и Хойникского. На территории трех районов был организован заповедник Полесский государственный радиационно-экологический. Как раз там, в 30-километровой зоне, в непосредственной близости от Чернобыльской станции, произошло загрязнение всего, что там есть, тяжелыми металлами, изотопами плутония. Если посмотреть периоды полураспада цезия и стронция – 30 и 29 лет, с каждым следующим периодом полураспада [их содержание – прим. ред.] уменьшается вдвое. Но все равно этой территории порядка 300 лет нужно, чтобы она полностью очистилась от цезия и стронция. По плутонию другой вопрос.
Юлия Бешанова:
И эту территорию никто не трогает?
Жанна Чернявская:
Конечно, не трогает. Ее трогать нельзя, потому что там такие уровни [радиации – прим. ред.] есть и сегодня, они никуда не деваются. Там запрещена всяческая деятельность, там работает только наука. Там отбираются пробы, смотрят все: кору деревьев, растительность любую, у животных тоже берут пробы, чтобы понять, что происходит, как воздействует [радиация – прим. ред.] на животный и растительный мир в глубокой зоне.
Есть земли, которые за пределами заповедника, и как раз по этим землям ведется постоянная работа. Например, земли лесного хозяйства, земли, которые были выведены первоначально из ведения сельского хозяйства, их постоянно смотрят – какова плотность загрязнения. Если она уменьшается, и там действительно уровень был небольшой, то почему бы не воспользоваться и не ввести?
Юлия Бешанова:
Это тоже своего рода эксперимент. Есть ли такой опыт в других странах?
Жанна Чернявская:
Нет. Что касается нашего Полесского заповедника – это единственный в мире заповедник, уникальный, другого такого нет. Здесь для всего мира уникальная сложилась ситуация. Там наработано столько материала, который нужно просто издавать, информировать людей об этом, говорить, какие последствия спустя 35 лет. По производству – это экспериментальное производство, они не производят продукцию в промышленных масштабах. Надо же изучить. Допустим, пасека, пчелы – как они перерабатывают, какой мед (чистый или нет), какие там травы произрастают. Это огромный комплекс работ интересных, там для науки просто непаханое поле работы. Конеферма там есть, здесь тоже идут исследования. Питомник – например, деревья, яблони косточковые, где накапливается больше радионуклидов. Это все экспериментальное производство. Нужно понять и всему миру показать, насколько важна такая работа. Вот здесь – да.
А территории, которые не входят в заповедник, не находятся в непосредственной близости к Чернобыльской станции, постепенно отслеживаются и где-то что-то выводится. По-моему, к 2020 году (помню такую цифру) 19 тысяч гектар было выведено, но это были незначительно загрязненные радионуклидами территории.
Юлия Бешанова:
У нас очень жесткий контроль любой сельскохозяйственной продукции. Наши нормативы по стронцию в 10 раз строже российских. А как в других странах с таким контролем, или мы единственные, кто так жестко все контролирует и нормирует?
Жанна Чернявская:
Да, надо отметить, что в Республике Беларусь по стронцию мы в разы жестче относимся к этим вопросам. Во всех странах Европы совершенно другие нормативы, и в России.
Юлия Бешанова:
Чисто технически мы могли бы их снизить, и это было бы проще.
Жанна Чернявская:
Могли бы, но смысла мы в этом не видим. Нужно понимать, что мы производим продукцию на территории, загрязненной радионуклидами, и нужно понимать, что, допустим, 100 беккерелей на килограмм – это у нас норма, до 100 считается нормальной. В других странах считается нормой больше – 200, 300, может, 500, я говорю образно. Но для нас же это хорошо.
За эти годы, вернусь к государственным программам, мы наладили колоссальную систему контроля на всех предприятиях, которые производят пищевую продукцию, – трехступенчатый контроль. Это немаловажно, это надо было подготовить документы, людей.
Юлия Бешанова:
Огромный пласт работы был проведен.
Жанна Чернявская:
Конечно. Кадры подготовить, чтобы они умели с этим работать. Создать серьезную систему. Это удалось. Я знаю по Хойникам заводы, другие тоже. Привозится сырье, отбираются пробы сырья из партии – представьте, сколько необходимо радиологу работать (ввели единицы, которые должны контролировать эти все вопросы). Потом запускается производство. Дальше отбирается проба полуфабрикатов. Потом отбирается проба готового продукта. Например, наши «Полесские сыры» Хойникского завода уходят на экспорт очень много в Российскую Федерацию – еще и таможенный контроль, они тоже отбирают пробы партий, и только тогда уже смотрят, что все безопасно, можно кушать, разрешают ввоз. Настолько сложная система, и она сегодня работает. Если раньше, в самом начале, мы были республикой, которая нуждалась в гуманитарной помощи, то сегодня Республика Беларусь эксперт в этом вопросе, мы многим можем поделиться.
Юлия Бешанова:
Обращаются за помощью?
Жанна Чернявская:
Конечно. После Фукусимы, например, знаю, в заповедник и в Хойникский район более 40 делегаций приезжало только из Японии, это я не говорю про европейские страны – приезжают ученые отовсюду практически, они изучают. Потому что благодаря тому, что ушли люди, туда пришли животные, растения стали себя более комфортно чувствовать, появились краснокнижники. Природа забирает свою территорию.
Вернусь к системам контроля. Контролируется не только предприятие, которое производит продукцию, контролируется все практически: лесное, сельское хозяйство, налажены целые комплексы мероприятий.
Юлия Бешанова:
В свете того, что мы построили свою атомную станцию, насколько вообще ушел у нас этот страх? Благодаря такой серьезной работе по информированию населения мы смогли сформировать, наверное, более позитивное отношение к атомной энергетике?
Жанна Чернявская:
Если говорить о пострадавших регионах (Наровля, Брагин), у нас уже давно нет какого-то такого страха, наверное, потому что предприятия работают, дети рождаются. Это как по коронавирусу, там тоже есть свои правила. В лесу нельзя брать вот эти грибы, потому что они сильно накапливают [радиацию – прим. ред.]. Опята не очень накапливают, но надо нести их проверить. Есть сегодня система, благодаря которой каждый житель имеет право бесплатно прийти и проверить все, что у него есть: воду, молоко. Пробы отбираются, но человек может дополнительно любую продукцию принести.
Юлия Бешанова:
Система работает по всем направлениям?
Жанна Чернявская:
Конечно. Касаясь информирования, затрону молодежь, школьников. Во всех чернобыльских районах в сельских школах оборудованы центры радиационной безопасности, там установлено точно такое же оборудование, как и в лабораториях того же заповедника, оборудование проверенное. Там дети сами приносят свою какую-то продукцию, которую дома с родителями выращивают. Они приносят, сами измеряют это и информируют.
Юлия Бешанова:
Дети уже с маленького возраста знают?
Жанна Чернявская:
Да. Вот в чем зерно и ценность. Дети сами учатся и видят, что на своем огороде, допустим, клубника безопасна, и об этом рассказывают своим родителям, соседям. Идет еще одно информирование таким образом.
Юлия Бешанова:
Давайте вернемся к следующей государственной программе. Что следует учесть?
Жанна Чернявская:
Однозначно нужно оставить социальную защиту и поддержку населения, тех, кто проживает на данных территориях. Обязательно необходимо информационно-научную составляющую оставлять. Потому что за эти годы наработан уникальный опыт, это все нужно издавать, предлагать всему миру. Нужно акцентировать рабочие места, какие-то новые производства. С учетом того, что уже появляются новые технологии, необходимо переходить на другой уровень. Мне кажется, три таких составляющих.
В принципе, я считаю, сегодня программы дали свое. На минутку представить, если не было бы этих программ, что бы было на этих территориях? Я всегда вот так задаюсь вопросом. Мы до такой степени привыкли, что у нас это все есть. Медицина. Что в Гомеле построен Центр радиационной медицины и экологии человека, а не в Минске, было шикарное решение сделать его в Гомеле – это важно. Плюс другая поддержка. Поставка медицинского оборудования, плюс сегодня закрепление молодых специалистов – это наиважнейший вопрос был в первые годы, потому что людей уехало много, и нужна была поддержка в кадрах. Строительство жилья для молодых специалистов. Очень много всего, если перечислять – времени передачи не хватит. По кирпичикам вот это все сложили. Теперь остается только достигать Целей устойчивого развития.
