Храм Растрелли, захороненные деревни и те, кто остался на родине. Жизнь после Чернобыля – в репортаже СТВ
Новости Беларуси. Мало в нашей стране тех семей, у которых бы не было истории, связанной с чернобыльской трагедией, сообщили в программе Новости «24 часа» на СТВ.
Юлия Огнева, СТВ:
Мой папа – ликвидатор. Бабушка была вынуждена навсегда уехать из родной деревни Уласы в 13 километрах от Чернобыля, а тети – из Припяти, города, специально построенного под ЧАЭС. Теперь это город-призрак.
Долгое время зона отчуждения была закрыта для посещений. Первой на экскурсии решилась украинская сторона. И вот буквально недавно наша страна также открыла ее для туристов. Путешественников пускают на максимально чистые территории, строго под наблюдением опытных провожатых.
Но есть у нас места, где ощутить трагедию в полной мере можно без перехода через КПП зоны отчуждения. Например, деревня Самотевичи в Костюковичском районе. Деревня-призрак, где вместо домов – холмы, под которыми погребены жилища. Наш корреспондент Ирина Недобоева побывала там. А еще в двух деревнях, жители которых не уехали от радиации, не смогли расстаться с малой родиной.
Валентина Емельянцева:
Там был мой дом. Сейчас там все заросло, туда ни проехать, ни пройти. Каждый раз, когда сюда приезжаю, сердце бьется, душа болит. Здесь прожито очень много времени. Здесь родились мои дети, мы поженились с мужем, построили добротный дом. Это беда. 28 лет прошло. Очень больно смотреть, что все заросло. А это наша малая родина, она мучает наши души.
Валентина Емельянцева на малую родину в бывшую деревню Самотевичи Костюковичского района – ту самую, где родился народный поэт Беларуси Аркадий Кулешов – приезжает с болью в сердце. Их семью, как и сотни других, переселили в конце 80-х из родного села.
После аварии на Чернобыльской атомной электростанции жизнь белорусов из южных регионов страны изменилась навсегда. Уезжали впопыхах, прихватив в неизвестность только самое нужное. За эти три десятка лет, что разделяют современность и чернобыльскую трагедию, люди обжились на новых местах. Но забыть, где родились, не в силах.
Елена Раздерина:
Наверное, нет. Если бы люди оставались, мы бы даже… Я бы даже сейчас. Мой муж говорит: «Если бы можно было вернуться, мы бы вернулись». Воздух совсем другой. Не такой, как у нас в поселке. Свое, родное. Не могу…
Ирина Недобоева, корреспондент:
Здесь, в деревне Самотевичи Костюковичского района, в 1986 после аварии на Чернобыльской атомной электростанции уровень радиации превышал допустимый в 40 раз. Полторы тысячи домов погребли под землей, всех жителей переселили.
Это Свято-Троицкая церковь – единственное строение в радиусе 20 километров, разрушить которое просто не поднялась рука человека.
Владимир Ковальков, мастер производственного предприятия «Радон»:
Ни у кого из «радоновцев» не поднимется рука захоранивать исторические памятники. Сегодня таких церквей только две – у нас в Беларуси и еще где-то в Брянской области, понимаете? Поэтому это наша память, это наша история. Мы не можем. Вы знаете, это кощунство такое, это грех.
Владимир Ковальков – один из ликвидаторов «второй волны». В Беларуси, к слову, борьбой с последствиями Чернобыльской аварии занимаются всего два подразделения – «Радон» на Могилевщине и «Полесье» на Гомельщине. Они занимаются захоронением зданий в отселенных деревнях, дезактивируют почву.
Чернобыльская катастрофа стерла с карты Беларуси 485 сел. Для сравнения: во время Великой Отечественной немецкие захватчики уничтожили 619.
В Выдренке Краснопольского района такие теплые встречи происходят ежегодно в конце апреля. Сюда, в деревню, где из 630 дворов осталось всего два десятка, съезжаются бывшие сельчане. Аккурат к годовщине Чернобыльской трагедии. Выдренка – в самом сердце зоны отселения Краснопольщины. Но радиация местных совсем не пугает.
Тамара Яночкина:
Подъезжаем, и уже лес другой. Тянет, родина, есть родина.
Нина Полеенко:
Наши родители не уехали. Вот дом остался после них, и мы после их навещаем здесь. Стараемся как можно чаще приезжать.
Ирина Недобоева:
Храму в Выдренке больше 110 лет. Он по-своему уникальный: построен без единого гвоздя знаменитым архитектором Растрелли – тем самым, который спроектировал Зимний дворец в Петербурге. Храм чудом уцелел во время войн и после Чернобыльской катастрофы.
Отец Виктор – один из возрожденцев белорусского села. Храм посреди небольшой деревеньки – настоящий символ новой жизни. Здесь накануне взрыва четвертого энергоблока в Чернобыле икона святого Серафима Саровского, уверяет батюшка, предсказала трагедию.
Отец Виктор, настоятель храма Дмитрия Ростовского:
Появилось облако, и с нее текло. Как дождь на стекла попадает – так с нее текло мокрое вещество. Было предупреждение, что будет катастрофа, но никто не разгадал. И через некоторое время взорвался Чернобыль.
Агрогородок Лопатичи. Славгородский район. Это тоже зона радиационного загрязнения. Но жизнь здесь продолжается.
Виктория Тимофеева, ученица Лопатичской средней школы:
На самом деле здесь очень классно, несмотря на то, что мы живем в деревне. У нас здесь есть разные игры. По средам, по вторникам футбол, секции, ходим в кино. Нам здесь очень нравится. Мы рады, что здесь живем.
В местной школе почти сотня учеников. Среди них семиклассник Максим и первоклашка Вероника Горошко. Ребята из многодетной семьи. Младшая Ульяна через пару месяцев отметит трехлетие. Мама этих милых детишек Наталья после учебы в Могилевском университете запросто могла стать городским жителем. Но вернулась на родину, обзавелась семьей и детьми. Работает в местной школе и жизни без родного села не представляет.
Наталья Горошко:
Есть, конечно, свой дом уже – это большая радость. Агрогородок у нас очень хороший. Есть садик, школа, Дом культуры, магазины, почта – все, что нужно нам для жизни.
Семей, которые не покинули свои родные дома, тысячи. Эти люди хорошо понимают, что такое радиация, но приняли это и продолжают жить. Они не одни, им помогают. Еще не закончилось действие очередной государственной программы по преодолению последствий Чернобыльской катастрофы, но уже разрабатывают следующую. Белорусы научились жить и работать на землях, где еще 10 лет назад это казалось невозможным.
