Жизнь Марка Шагала за пределами СССР будет наполнена и радостью, и горечью потерь. Художник получит мировое признание, а его работы станут не только гордостью музеев и коллекционеров. Шагал распишет своды крупнейших театров мира: Оперы Гарнье в Париже и Метрополитен-оперы в Нью-Йорке. Автор не раз сменит прописку. Но Париж он до конца своих дней будет называть не иначе как «вторым Витебском», рассказали в одной из серий документального цикла «Тайны Беларуси».
Тамара Карандашева, искусствовед, эксперт Комитета Марка Шагала:
На протяжении всей своей жизни Шагал чувствовал себе чужим везде. Как он говорил, он жил всегда как будто в двух мирах. С одной стороны, для него было всегда внутренне – Россия, где он жил – в Российской империи, Витебск. А с другой стороны, он жил в Париже.
Россия, Витебск – это были те корни, которые питали его искусство. А Париж – это была та среда, где развивалось мировое искусство. И вот этот дуализм, эта двойственность, конечно, была причиной того, что он всегда чувствовал себя чужим в любой среде.
По свидетельствам близких, Шагал остро переживал, что на родине его творчество не признают. Менялась эпоха, а вместе с тем невъездными в Советский Союз стали не только работы мастера, но и он сам.
Аркадий Шульман, главный редактор историко-публицистического журнала:
Он хотел сюда вернуться жить. Евтушенко был во Франции, он поехал к нему. Шагал ему передал свой альбом большой для Хрущёва. И были письма от главы французской Компартии, от посла Советского Союза во Франции. «Да, это будет способствовать авторитету Советского Союза на международной арене».
Евтушенко встретили в Москве в аэропорту вместе с альбомом. Его привезли к помощнику Хрущёва. Лебедев просмотрел этот альбом и сказал знаменитую фразу: «Евреи! Ещё и летают! И Вы хотите, чтобы я это показал Никите Сергеевичу?!»