Уравнительные диалоги рождаются один за другим и передаются следующим поколениям, как эстафетная палочка. Некоторые оригиналы даже христианство и коммунизм почитают за близких родственников, неких прадедушку и внука. Это, конечно, вряд ли. А вот минимализм им обоим точно родной брат, поскольку сочинён разумом, замешен на вере, а в качестве жизненного выбора предлагает благородную бедность.
Японцы не ведают полутонов. Они всегда впадают в крайности и ни в чем не знают сомнений, будь то любовь к микадо или солнечной богине Аматэрасу, страсть к хентай или манге, социопатия или коллективизм. Вот пришло сюда из Штатов и поработило туземную общественность новое поветрие: минимализм. Прежде это словечко использовалось в живописи и скульптуре. Это когда автор добивается художественного эффекта самыми простыми и немногочисленными средствами. Японцы, а прежде американцы, влившиеся в движение минималистов, — они тоже, в каком-то смысле, люди искусства. Вот только эти по законам искусства конструируют свою жизнь, от пеленки до гробовой доски.
Хотя насчет пеленки — это некоторое преувеличение. Новых минималистов родители только-только растят, ограничивая и пестуя презрение к мирским благам. Девизом движения можно бы выбрать «Нагим ты пришел в этот мир, нагим и уйдешь». Хотя японцы не христиане, в синтоизме, наверное, что-то подобное тоже есть.
Второе лицо в крупном издательском доме, человек по определению, очень небедный, проводит досуг так. В его пустой однокомнатной квартире из украшений — одни стены. Из одежды была бы, наверное, тоже одна набедренная повязка, но служба диктует соблюдение дресс-кода. Потому у топ-менеджера-сан есть 4 рубахи, три пары брюк и два десятка носков. Вот, он как раз все перестирал вручную и развесил на сплетенной вручную балконной бельевой сушке-ратопырке. Это практически все, что у него есть, и, как надеется господин Сасаки, нового больше ничего не появится.
Фумио Сасаки, редактор издательского дома, минималист:
Это ничуть не усталость человека, который что-то там собирал-собирал, да ему вдруг наскучило. Нет, ты прекрасно помнишь обо всем, что мог себе позволить. Бывает, что и грустишь по этому поводу. Но зато ты делаешься способен искренне наслаждаться тем, что у тебя есть!
Еще пару лет тому назад Сасаки был страстным коллекционером книг и компакт-дисков. Все их он раздал и распродал в течение месяца. Описывая себя теперь, он говорит о верности принципам дзен-будизма и «кондомари» (японской науки правильной организации быта). Кондомари — это правильный дом, где у всего свое место и где нет ничего лишнего. Буддизм, однако, поправляет: лишнее в жизни всё, даже самое необходимое. Жизнь сама по себе — это обуза и ненужность.
Господин Тоёда тоже из работников сферы медиа и коммуникаций, а значит, в деньгах нужды не испытывает. Стол и матрас система «кондомари» позволяет упорядочивать, как заблагорассудится, голову ломать не приходится. Хочешь — храни татами на четырехногой конторке, а хочешь — под конторкой. Любой вариант одинаково душеспасителен. По правде говоря, для настоящего минималиста и это излишество, но Тоёда еще в пути. Когда добредет, из имущества у него останется только ладошка (срам прикрыть).
Кацуя Тоёда, редактор онлайн-издания, минималист:
Нет, дело не в том, что у меня больше вещей и собственности вообще, чем у обычного человека. Напротив, я отучился ценить то, что у меня есть. И теперь легко от всего имущества избавляюсь. Зачем занозить себе душу о пустяки?
Если мужчина-минималист не потрясает основы нашего представления о мироздании, то женщина-минималистка — это, конечно, нонсенс и парадокс. Тут даже не в психологии дело, но, наверное, в физиологии. Каждую мягкую, пеструю, уютную вещь самка рефлекторно подгребает к себе для обустройства гнездилища. 10 тысяч лет цивилизации только шкуры и перья переменили на искусственные и рукотворные. Вдобавок, их теперь не собирают, а покупают. В любом случае, из сверхценных идей людьми вообще, а женщинами в особенности, повелевает одна: потребление. Справедливость, вера, всякое там «землю в Гренаде крестьянам отдать» — все это полностью и окончательно побеждено шоппингом. И тут представьте себе: успешная дама, которая считает магазинные досуги напрасной тратой времени.
Сэко Кусибики, менеджер торговой компании, минималистка:
Мои подружки ищут целыми днями что-то миленькое и, купив, умиляются: «Как кавайно!» У меня эта эмоция атрофировалась: гляжу на тряпку и вижу тряпку, а не модное платье. Словно хрустальный барьер опустился: оно — там, я — здесь, и нет между нами ничего, что связывало бы!
Размножаются ли минималисты в неволе? В смысле в оковах общества потребления, каковые они еще окончательно не сбросили. Да, плодятся, но не вполне естественным путем.
Вот преуспевающий фотограф воспитывает минимализм в своем ребенке. Поскольку Наоки-сан — из новообращенных, то выглядит это так: до последнего времени дочь его не знала ни в чем отказа, из игрушек могла возводить бастионы и равелины. Теперь родители забавки раздали. Новых не покупают, предлагая ребенку обходиться общением с папой и мамой. Наверное, новое поколение минималистов вырастет свободным от потребительских инстинктов, но изрядно ушибленными фрустрациями.
Наоки Уманата, фотограф, минималист:
Когда дочка спит, я становлюсь звуко-минималистом. Мой минимализм — это не потребительская стратегия, а мировосприятие. Ну, как, например, чайная церемония: важны не чашки, не заварник, не цвет настоя. Важно чувство, которое ты испытываешь, потягивая напиток. Это не вопрос планирования бюджета, а философия!
Об этом движении не стоило бы наверное даже говорить, если бы оно не заявляло о себе всё более громко, зримо, настойчиво и даже назойливо. В Штатах минималистов десятки тысяч. В Японии, с их страстью быть святее самого Папы, — десятки тысяч монахов от минимализма. Эдаких столпников-флагеллантов-отшельников новой религии светского нестяжания. Более-менее мягких последователей минимализма — около миллиона.
Причем у отказа от потребления нет программного манифеста, нет проповедников и организаторов. Это движение низовое, передающееся воздушно-капельным путем, а не через заражение чужого мозга ядовитым словом. Но пророк нестяжания точно найдется. И тогда минимализм станет всепланетной безбожной религией.
Есть подозрение, что всё это симптом. В течение трети столетия, уже, почитай, второму поколению, предлагают потребление в качестве единственного смысла человеческого бытия. Из накопления вытравлено всё высокое. Нет, купить и владеть — это физиологическое удовольствие, ничего более.
Но жить без идеи человеку тоскливо. Любопытно, что минимализм отрицает не только классовую борьбу, демократию. Но и современный экономический строй, основанный на принципах «вызов-ответ», «спрос порождает предложение». Эффект потребительской экономики дивен: мы, буквально каждый, обладаем тысячей не нужных нам предметов. Квартиры напоминают лавки старьевщиков, мусорные пакеты ведерной пухлости отправляются на свалку каждый день, но жилье всё равно зарастает плесенью никчемных вещей. Оказывается, однако, что решить проблему несложно: надо просто щелкнуть тумблером в мозгу. Или это по силам лишь японцам?