«Чем выше, тем тяжелее крутить»: Анатолий Ярмоленко о жизни как езде на велосипеде, неизвестном отце и секрете своей бороды

Народный артист Беларуси Анатолий  Ярмоленко в программе «Простые вопросы» с Егором Хрусталёвым.

Егор Хрусталёв, ведущий: 
50 лет творческой деятельности. Чем отличается жизнь в 70 от жизни в 60 лет? У Вас появилось больше свободы или, наоборот, больше ограничений?

Анатолий Ярмоленко, народный артист Беларуси:
Я, честно говоря, не задумывался об этом. Тогда не парился и сейчас тоже. Когда мне говорят: «Ты в паспорт заглядывал?», – когда я нахожусь на гастролях. Я говорю: «Нет, а что?» «Ну, так ты посчитай! Тебе пора угомониться, сидеть дома, на рыбалочке. Есть много вещей, человеку понятных и близких в этом возрасте». Я, честно говоря, не обращаю на это внимания. Я не вижу разницы ни там, ни здесь. Если сказать, что мне где-то больше колет, болит, скрипит – тоже не могу сказать.

«Борода скрывает какие-то вещи»

Егор Хрусталёв:
Вы в отличной форме. Это гены, или это сцена так тонизирует?

Анатолий Ярмоленко:
Думаю, что и гены тонизируют, и сцена даёт, конечно, стимул. Во-первых, я не перезлоупотребляю какими-то вещами. Я не переедаю, не перепиваю, хотя всё может быть в этой жизни.

Егор Хрусталёв:
Но и спортом особо не занимаетесь?

Анатолий Ярмоленко:
Нет, не занимаюсь. Стараюсь следить, держать форму. У меня стоят тренажёры. Я стараюсь всегда в день походить. То есть, не занимаюсь тупо спортом как таковым, а поддерживаю форму.

Егор Хрусталёв:
С какого-то возраста даже мужчины начинают за собой следить, процедуры какие-то делать с лицом, супруги обычно подсказывают. Вы что-то делаете?

Анатолий Ярмоленко:
Ничего не делаю. Это – генетика. Плюс, борода скрывает какие-то вещи.

Егор Хрусталёв:
На что были похожи первые 70 лет Ваши?

Анатолий Ярмоленко:
Постоянное движение в гору на велосипеде. Причём, чем выше, тем тяжелее крутить. Тяжелее, потому что тот груз сделанного, проделанного, полученного, недополученного, какой-то известности, обязанностей – он подтягивает и надо соответствовать этому, и делать лучше.

«Я до сих пор не знаю об отце, но знаю, что он отсюда»

Егор Хрусталёв:
Ваша семья – это тоже гора. Или такая пирамида, которая заточена на Вас. Мне не доводилось услышать или читать в Ваших интервью, как было устроено именно в Вашей семье, с Вашими родителями. Это тоже была такая пирамида, где все держались друг за друга?

Анатолий Ярмоленко:
У меня дед священником был. У мамы было ещё две сестры. Мою маму зовут Надежда. Сёстры – Вера и Любовь. Вера, Надежда, Любовь – он их так назвал. У меня в семье – отца я не знаю. Это история моей семьи – меня воспитывала мама и брат. Я до сих пор не знаю об отце, но знаю, что он отсюда. Я пытался у мамы уточнять, но она мне не рассказывала. Эта история – она, вообще, не хотела говорить. Не знаю, права она или не права. Но это – её право.

Егор Хрусталёв:
Но традиции в семье, в итоге, Вы сами придумали?

Анатолий Ярмоленко:
Она была очень музыкальная: играла на гитаре, любила садиться за фортепиано. Она сказала, что надо выучиться вам, и твоим детям. Она хотела, чтобы её дети, внуки пошли по этому пути.

«У меня был слабенький такой голос, в принципе»

Егор Хрусталёв:
А когда Вы поняли, что это не просто родительская любовь, что у Вас есть талант, что у Вас уникальный голос?

Анатолий Ярмоленко:
Сказать честно, я хотел всегда петь. Я хотел стать известным артистом. Эти мысли у меня были ещё тогда, когда мне было лет 7. Я включал приёмник «Балтика» и там такой индикатор зелёненький. Там что-то мигало, и мне казалось, я там кого-то видел, кто пел в то время: Трошин, Шульженко, Утёсов, потом Магомаев. Магомаева живьём я увидел, когда в армии был. А до этого эти известные люди – мне очень хотелось их увидеть. Я мечтал, когда вырасту… Я неплохо пел, в самодеятельности выступал. Но этапом первым моего творческого пути был ансамбль песни и пляски в армии в Баку. Там Магомаев, там Полад Бюльбюль-оглы приходил. Вообще, это очень музыкальный город – Баку.

Егор Хрусталёв:
Основы манеры исполнения Вы сами себе заложили, услышав Муслима Магомаева и Бюльбюль-оглы? Всё-таки, у Вас тенор очень особенный, скорее, как у Полада, наверное, да?

Анатолий Ярмоленко:
Ну, может быть. Нет, я закалил себя, потому что ансамбль дал – я несколько лет был в ансамбле песни и пляски. Молодые ребята собираются, распеваются – это ор. У меня был слабенький такой голос, в принципе. Но мы занимались постоянно – кто выше ноту возьмёт. Было такое стремление. Сначала «соль», потом «ля», потом «си», потом до «до». И вот каждый – до срыва.

Егор Хрусталёв:
Вспоминая весь свой репертуар с вокальной точки зрения, самое сложное произведение для Вас какое было? Помню, Вы с оркестром пели на каком-то фестивале в Молодечно, Вы пели песню «Янка Купала». Мне казалось – очень сложно.

Анатолий Ярмоленко:
Очень сложно. Очень красивая, сложная песня. Да, пожалуй, это – самая сложная песня.

«Песняры» есть, «Верасы» есть. Зачем третий вокально-инструментальный ансамбль для маленькой республики?»

Егор Хрусталёв:
«Сябры». История вокально-инструментального ансамбля – всё равно, не первого из Беларуси для всего Советского Союза. Вам было непросто, потому что были «Песняры».

Анатолий Ярмоленко:
Да. Очень непросто.

Егор Хрусталёв:
И Вы мне однажды рассказали, что для того, чтобы отстраниться как-то от «Песняров», Вы придумали эту уникальную бороду.

Анатолий Ярмоленко:
Дело не в том. Бородка появилась – нам надо было, мы запускали песню «Алеся». И тогда думали, как сделать, чтобы запомнилась. У Мулявина были усы, мы не могли быть похожими, копировать. И потом многие уже ансамбли выходили с усами. «Муля» дал это. Раньше, ведь, не разрешали выходить с усами на эстраду. Да, было сложно. Это, конечно, были «Песняры». Это, конечно, явление в то время. И мы восхищаемся всеми, и сейчас теми «Песнярами», которые появились. Это, во-первых, во-вторых – мы были на периферии. И было очень сложно прорвать ту местечковую рутину, которая была там. Говорили: «Зачем вам надо? «Песняры» есть, «Верасы» есть. Зачем Беларуси ещё третий вокально-инструментальный ансамбль, для маленькой республики? Сделаем диксиленд. Давайте мы вам купим диксиленд?» Но это – совсем другое направление, и этим надо болеть, и любить это дело, стремиться. Мне было очень сложно все это переломать и утвердить, пока мы не выступили в 1974 году на первом Всебелорусском конкурсе артистов эстрады. И мы выставились там. Я – как солист, и ансамбль «Сябры» – как вокально-инструментальный ансамбль. Глебов был председатель жюри. После долгих споров дали и мне диплом как солисту, и вокально-инструментальному ансамблю. Первых мест не было.  Мы стали дипломантами первого Всебелорусского конкурса артистов эстрады.

О дочери. «Мулявин сказал: «А спой «Алесю» с Алесей». И засверкала, благодаря Муле»

Егор Хрусталёв:
Если судить по справочникам творческого пути, и, думаю, что зрители – самая широкая аудитория – «звёздным часом» на тот момент считают, всё-таки, «Алесю».

Анатолий Ярмоленко:
Да.

Егор Хрусталёв:
Насколько мне известно, эту песню человек написал – он не из Беларуси. Он её хотел отдать «Песнярам».

Анатолий Ярмоленко:
Да.

Егор Хрусталёв:
Но редактор «Шире круг» Ольга Молчан настояла на том, чтобы её отдать именно Вам, эту композицию.

Анатолий Ярмоленко:
Да. Она предложила.

Егор Хрусталёв:
И Вы попали в «Песню года-81» именно с этой песней. Вот, не будь этой песни, был бы другой шанс? Или это – тот самый «звёздный» поворот судьбы?

Анатолий Ярмоленко:
Думаю, наверняка, появилась бы какая-то песня.

Егор Хрусталёв:
То есть, всё равно бы пробились?

Анатолий Ярмоленко:
Да, потому что у нас было очень большое желание. И мы для этого очень много занимались, у нас была цель. Причем, у всего коллектива. Мы не думали ни о деньгах, ни о чём. Мы день и ночь сидели, где нам давали возможность: в филармонии, в подвалах каких-то, помещений не было. Репетировали, что-то писали, старались.

Егор Хрусталёв:
Вам было по 30 лет.

Анатолий Ярмоленко:
Нет. 20. 22 года было мне, 23, когда я стал бригадиром коллектива. Были взрослые дядьки, мне надо было их раздвинуть, чтобы они там на балалайках играли. В общем, целая история. Я на эти балалайки заставил накрутить самодельные звукосниматели, чтобы это были электробалалайки. И потом будил филармоническое начальство – зачем играть на балалайках «попсу», «эстраду», по тому времени, когда надо ставить гитары, чтобы оно было похоже. А так звучало довольно своеобразно. И это была длинная эпоха становления коллектива, который уже в 1975 году после победы на конкурсе нас поставили на график «Союзконцерта».  Мы пели «Алесю» в 90-ые годы. Очень сложное было время. Половина ушла, потому что кто-то был из Украины, кто-то из Прибалтики, кто-то из России. А тогда уже были границы, другие деньги, и уже была сложность. И ребята увольнялись. И тут я на какое-то мероприятие (Мулявин проводил свой юбилей), он сказал: «А, Толь, спой ты «Алесю». А мы её уже почти не пели. «А спой «Алесю» с Алесей, своей дочерью». Она уже тогда вышла, с песней «Жаўраначка».

Егор Хрусталёв:
Первый раз на «Славянском базаре» вы спели вдвоём «Алесю»? Это Мулявин подсказал?

Анатолий Ярмоленко:
Да. Это Мулявин. Это был его юбилейный концерт.

Егор Хрусталёв:
А я вёл тот юбилейный концерт!

Анатолий Ярмоленко:
И у меня ещё есть, когда ты представлял трактора какие-то, совсем молоденький был. И потом много было у меня: и «Золотая лира», и всё. У меня это всё есть. Все записи, касательно появления Алеси, я всё хранил. Ей было тогда 12, или 14 лет. Не помню. И засверкала, благодаря Муле. Я говорю: «Знаю, будут говорить, что вот, дочку, туда-сюда». У нас же любят пощекотать нервы. А он говорит: «Знаешь, Толя, всё равно будут говорить. А это будет интересный ход».

«Людям кажется, что мои успехи – это крылья, которые несут, а, на самом деле, это груз, который держит»

Егор Хрусталёв:
Вот Вы Алесю изо всех сил старались сделать «звездой». Вы Славу взяли в ансамбль. Сейчас Вы изо всех сил продвигаете своего внука. Зачем Вы это делаете?

Анатолий Ярмоленко:
Мне хочется попробовать себя, как продюсер. И у Алеси получилось. Она стала известна на весь Союз. Сын у меня писал, он – инструменталист, он и сейчас сидит в студии, работает. А Анатоль… Я бы очень хотел, чтобы мои дети работали и реализовывались здесь, и внуки тоже. Но жизнь ставит так, что это – огромные сложности, когда у тебя семья. И людям кажется, что мои успехи – это крылья, которые несут, а, на самом деле, это груз, который держит. И мне приходится доказывать и показывать, что они – не просто, потому что я их тащу. А потому что они летят на своих крыльях, они могли бы лететь.

«И только глава государства, когда спросил: «Где?», – тут же мне позвонил министр»

Егор Хрусталёв:
Я помню такой период в вашей творческой или человеческой судьбе – Вы мимоходом дали интервью и попали в колоссальную опалу.

Анатолий Ярмоленко:
Да. 

Егор Хрусталёв:
Много людей вокруг Вас позлорадствовало по этому поводу?

Анатолий Ярмоленко:
Ну, есть, конечно.

Егор Хрусталёв:
Сейчас они с вами здороваются?

Анатолий Ярмоленко:
Да. Тяжело было. Это было уже, когда ты – не мальчик, у которого впереди большой путь, а уже я был народным артистом, и было всё. И вдруг мне все позакрывали всё это. И только глава государства, когда спросил: «Где?», – тут же мне позвонил министр: «Быстро. Всё. Где ты?» Я говорю: «У меня гастроли. Коллектив уже выехал в Гомель». «Всё, мы пошлём автобус». С поезда сняли – и на «Славянский базар». Мы приехали и вышли в открытии, и потом всё встало на свои места.

«В день рождения буду в Израиле, хочу прикоснуться к этим святым местам»

Егор Хрусталёв:
Если бы не надо было нести какие-то обязательства перед родственниками, близкими, далёкими, перед теми людьми, которые хотят поздравить и быть рядом с Вами в день рождения, в день юбилея – круглая дата – как бы Вы хотели провести этот день, где бы оказаться и с кем рядом?

Анатолий Ярмоленко:
А я знаю, где я буду в этот день. Именно в этот день, день рождения. Я буду в Израиле. Я буду там, я хочу прикоснуться к этим святым местам, я хочу пройтись там.