Гость программы «Простые вопросы» с Егором Хрусталевым – режиссер, актер, телеведущий Александр Гордон.
Александр Гарриевич поражает своей работоспособностью. Кроме того, что он снял как режиссер несколько художественных фильмов, постоянно как актер снимается в телевизионных сериалах, играет в театре, он является ведущим практически ежедневной телевизионной программы. Однако он нашел время на встречу с нами уже в конце дня, глубоким вечером, за ужином. Итак, Александр Гордон.
Я, честно говоря, поражаюсь – вы производите впечатление человека, который все время ведет себя так расслаблено. При этом я вижу, что колоссальный объем работы переворачиваете. Это вообще такое обманчивое впечатление.
Александр Гордон:
Я расслаблено пашу.
Смотрите какая история: вы с одинаковым энтузиазмом и очень интересно рассуждаете о политике, о мужчинах и женщинах, о кино, снимаете кино. Но при этом, если вы проводите встречи со зрителями, вы читаете стихи. Значит ли это, что вам это интереснее всего?
Александр Гордон:
И да, и нет. Оставим телевидение в сторону, просто пошлем его подальше.
Почему?
Александр Гордон:
Объясню потом. Это не очень достойный и очень тяжелый способ заработать себе на жизнь. А что касается кино, то это самый длинный путь к сердцу зрителя. Сначала должен понять, что это за кино, потом должен представить себе, потом должен его осуществить еще и в реалиях. А стихи очень коротко. Встретился и прочел. Поэтому я предпочитаю встречаться с аудиторией и не про себя рассказывать, не про то, какой я хороший или плохой. А просто обменяться эмоциями, которые вызывают те или иные стихотворения.
Мне посчастливилось, по-моему, лет 10-15 назад записывать с вами интервью. Вы со спектаклем в Минск приезжали. Тогда у вас была передача с Владимиром Соловьевым. Я задавал вам вопрос, а сейчас, я так понимаю, его трижды можно увеличить, потому что это было только начало того, как вы продемонстрировали, что вы можете ставить себя в ситуацию, заведомо как бы невыигрышную, с ней не выступишь ярко и красиво, и доводов за нее немного. Тогда вы разбирали какие-то политические процессы, и программа называлась «Процесс». Сейчас у вас был «Гордон Кихот», где вы выступали против самых популярных явлений в обществе или персонажей в обществе. И при этом сами на себя одеваете эту, скажем, робу или доспехи и успешно выглядите. Но заставить себя это сделать – это внутренний цинизм, или такое самоиздевательство, или такой телевизионный мазохизм?
Александр Гордон:
Нет, это профессия просто. То есть когда ты понимаешь, что ты профессионал…
Что вы можете все, что угодно.
Александр Гордон:
А что такое профессионал? Тебе ставят задачу.
И ты ее выполняешь.
Александр Гордон:
Не просто выполняешь. Выполняешь на грани своих возможностей, чтобы не было стыдно.
А мне кажется, что вам даже задачу такую не ставили. Вы сами себе это придумали.
Александр Гордон:
Тогда – да. А сейчас ставят. Тогда было озорство определенное, которое вырастало из того, что телевидение – это не совсем то, что мы смотрим, а телевидение – это еще то, что мы делаем, то, что мы желаем смотреть. И у меня половина программ, которые я сделал в жизни, они были антителевизионные. Так или иначе. То есть это смотреть нельзя. А потом привыкаешь – вроде, можно. Сейчас другие времена. Я себя успокаиваю тем, что такое профессионализм, что такое профессия, собственно. Я же актер. Актер – это человек, который воплощает чужой замысел. Но если он делает это, он должен делать это на все 100. Сейчас наступило время (не знаю, на сколько, может быть, навсегда), где я просто исполнитель, где меня зовут и говорят: «Слушай, вот есть такая роль, сыграй ее, пожалуйста». И я эту роль максимально честно пытаюсь сыграть. Мало того, по поводу ролей. Я даже Гамлета играл в своей жизни, Устреплева я играл не один десяток лет, Устригорина я играл лет пять, наверное. И, вот, лето прошедшее, эти милые пацаны, которые «респект и уважуха». Почему? Потому что я четыре дня снимался в сериале «Физрук». Пять Тэффи. Все, что было сделано до этого.
Не имеет смысла.
Александр Гордон:
Четыре дня съемок в сериале «Физрук» – и Мамай, респект и уважуха.
Есть какие-то глубокие падения, разочарования или прощания с каким-то иллюзиями, которые, в общем, любой юноша, становясь взрослее, переживает. У меня, может быть, такое обманчивое впечатление. Мне кажется, что вы все время говорите все с одной спокойной интонацией. Вы можете бросить чашку в стену по какому-нибудь поводу?
Александр Гордон:
Да. Я связывал свою жизнь так или иначе с кинометографом. Мне так казалось. Или с театром.
Вы же снимаете очень успешно.
Александр Гордон:
Или с театром. Выяснилось, что я не хочу ни того, и ни другого. Поэтому откуда взять эмоцию?
То есть вам не доставляют удовольствие ваши фильмы? Вы так интересно о них рассказываете, с воодушевлением, обсуждаете это с журналистами. Или тоже циничная часть профессии телевизионной?
Александр Гордон:
Нет, фильмы – это… У меня есть ребенок, я с удовольствием буду обсуждать с вами его становление, что он сказал, что не сказал, как он пополз, не пополз. То же самое и по кино. Потому что это банальное сравнение – про детей, но, так или иначе, ты же мужчина, ты же не можешь рожать. Но я про это и говорю, что у меня, видимо, климакс. Просто климакс. Я не хочу ни того…
Так он у вас, наверное, с 18. Или в 18 лет еще хотелось гореть?
Александр Гордон:
Если я думаю о себе, что я творец, а я иногда так думал прежде, я, конечно, не мизантроп. Мне не нравятся некоторые проявления человеческой натуры. Но и Чехову не нравились. Чехов – мизантроп? Да. В какой мере? В той мере, в какой он пытается с этим разговаривать. Чехов – не просто мизантроп. Он главный мизантроп русской литературы. И что? Его ставят до сих пор во всем мире. И почему? Потому что он в этой мизантропии своей находит выход совершенно неочевидный, выход в другое. Не в небо в алмазах, а выход в другое. А вот кто-то рядом примостился и выжил. А кто-то рядом стал обычным человеком – и ему хорошо. Понятно, о чем я?
Вот мне кажется, вы же прочитали такое количество книг, видели, что ситуация, описанная во всех художественных произведениях, когда очень-очень взрослый человек увлекается очень-очень юной девушкой, что ведь это ситуация, ведущая к катастрофе. И мне кажется, что вы первый должны увидеть в этом абсурд. Любую какую-то статью открываешь про вас, и это первое, что обсуждается.
Александр Гордон:
Честно скажу. Мужчина живет на свете, завоевывает горизонты, становится собой. Все завоевания мужские всегда были нацелены на то, чтобы свежая кровь всегда была под ним. Я тут не оригинален совсем. Я здесь просто один из мегатонн людей, которые поняли это до меня. В чем мое отличие? Я всегда хочу детей от них.
Но вы же всегда наверняка, с вашим складом ума сразу видите, чем все закончится.
Александр Гордон:
Анализ наступает потом. Ты влюбился, ты ошалел. А дальше начинается: а что ты готов ради этой любви сделать? А готов ли ты, чтобы эта любовь превратилась вот в это или в то? А ты готов, чтобы она, по словам классика, каждое утро туда-сюда? Это потом. А здесь это немерено. Это просто раз, наступает и все. Мне очень много раз везло с женщинами в жизни, прямо очень много. То есть почти все, с которыми я так или иначе жил, они меня радовали и радуют до сих пор. Мы с ними дружим. Но так же, как наступают периоды зима, осень, весна, лето, засуха, наоборот – ливень, так же и в отношениях. Бывает все хорошо, а бывает все нет.
Возраст меня никогда не пугал. Пусть их пугает, в конце концов. Я же старый, а не наоборот. Пусть их пугает мой возраст. Сейчас я женат, у меня ребенок, которому года еще нет. И жена на 30 лет моложе. Я счастлив. Могу себе позволить в конце дня быть счастлив. Мало того, все мои прежние жены, почти все, знают об этом союзе, моя первая жена дружит с моей нынешней женой. Они просто друзья. Моя дочка дружит с моим сыном. Короче, это…
И у вас бывают такие общие семейные застолья?
Александр Гордон:
Бывают.
И вы шутите, общаетесь?
Александр Гордон:
Не просто бывают. Если бы мы жили ближе чуть-чуть, они все-таки в Америке живут, они были бы регулярными.
Вы знаете, более точных и по-настоящему сатирических высказываний об Америке ни от кого не слышал, кроме как от вас.
Александр Гордон:
Надо прожить семь лет там. Зная, что там навсегда, без всякой щели убежать. Единственная страна, где не может быть типичного американца. Может быть типичный француз, хотя они в разных провинциях выросли. Типичный итальянец даже может быть.
Русский типичный тоже не может быть.
Александр Гордон:
Может быть типичный русский, если учитывать там под этим шопом…
Заграницу?
Александр Гордон:
Турцию, да. Типичный грузин даже может быть, типичный дагестанец может быть, хотя там 47 народов. Но типичного американца быть не может. Это не народ, хотя они внушают там с утра до вечера своим подданным, что «мы – один народ, под одним флагом». Это не народ.
Обсуждается, что сейчас на лицо все признаки, скажем, Третьей или, если считать холодную, Четвертой мировой войны, одной из воюющих сторон которой является как раз Америка.
Александр Гордон:
Война идет всегда, всегда. Есть люди, которым я склонен доверять, которые считают, что Первая мировая война не окончена. Потому что Первая мировая и Вторая – это одно и то же. Прекращение Второй мировой войны – опять растерзание Германии. Вы же помните, чем Первая закончилась. Когда так унизили Германию, что было совершенно понятно, что она в таком состоянии не будет находиться. Первая закончилась так и или иначе возрождением Германией Второй, разрывом, уничтожением Германии. И кто сейчас Германия? Главная скрипка где? В Европе. И она – это Феникс такой. Война не кончилась – это все передислокации такие. Победителя нет.
Александр Гарриевич, позвольте я такую национальную миссию выполню. Посмотрите: более 20 лет, в общем-то, в зависимости, опять-таки, от точки зрения журналиста, который где бы ни воспитывался, у моей маленькой страны появился такой путь свой, как независимость. Не особенно белорусы об этом думали, мечтали, особенно этого хотели, но это произошло. И сейчас оказывается на таком распутье, знаете, в КВН очень хорошая шутка была в свое время: «Беларусь все время в таком положении, что если кому-то кланяется, все время перед кем-то неудобно».
Александр Гордон:
Есть места, которые нельзя обойти, когда идешь с севера на юг или с востока на запад. Их нельзя обойти, они всегда остаются точкой битвы, соприкосновения. Независимость не бывает. Если ты мировой агрессор и весь мир лежит у тебя под ногами, ты какое-то время независим от этого мира, хотя ты зависим, потому что этот мир будет так или иначе воскресать и он тебя сожрет. То есть ты все равно зависим от того, что ты сделал. Никакой независимости, то есть отказа от цепочки событий, в которых ты живешь, нет.
Я, кстати, в последние два года был трижды в Беларуси. Я в Минск ехал из аэропорта, я ехал, такси останавливалось и я смотрел: урны стоят. Я хотел хотя бы бычок возле урны найти. Не удалось. Минск – это один из самых больших, свободных, просторных и чистых городов на земле из всех, что я видел. Туда хочется ездить на выходные просто. Время не позволяет. Поэтому я отворачиваюсь от того, что есть.
А как вы считаете, какова роль личности в том, что произошло с Беларусью?
Александр Гордон:
Мы то с вами понимаем, что не будет Путина – ну, не было бы России, начиная с 1999 года. Была бы какая-то другая страна. Какая, я даже предсказать не могу. То же самое про Лукашенко. Не будь Лукашенко – без него не было бы Беларуси, никакой не было. Ни этой, ни другой. Не было бы и все. Ее бы либо Украина сожрала, либо Польша, либо Россия под шумок. А то, что он не просто себя поставил, а то, что он еще сделал страну не просто буфером между Россией и громадной Европой – конечно, роль личности в истории. Тот, кто начинал как директор совхоза, он закончил все-таки как политический деятель XX века, один из самых выдающихся. Даже, может, начала XXI.