Сегодня в программе «Простые вопросы» писатель, актер, режиссер Евгений Гришковец.
Евгений Валерьевич, большое спасибо за то, что нашли время на этот разговор. В первую очередь, объясните: ваш дом и ваш кабинет в каком городе находится?
Евгений Гришковец:
Находится в городе Калининграде, не так далеко отсюда.
Так вот очень удивительно, почему вы не стали москвичом, хотя у вас при детстве в Кемерово и в Ленинграде был очень большой выбор.
Евгений Гришковец:
Я провинциальный человек, я не понимаю устройства жизни в Москве, мне понятен уклад городского жителя областного центра. Вот это мне понятно. Мне не понятен как деревенский уклад, так и уклад столичный, московский. Потому что у меня ощущение, что там нет уклада. А мне нужен какой-то жизненный уклад, хотя бы иногда, особенно в той деятельности, которой занимаюсь, беспрерывные разъезды. Мне непременно нужен привычный и понятный уклад и образ жизни.
Но Калининград вы сами, что называется, выбрали пальцем на карте?
Евгений Гришковец:
Да. Огромная страна Россия, она же очень большая. При этом в этой стране в основном одинаковый климат: довольно холодно везде, везде около полугода лежит снег, ветры, и все очень далеко. Вот Калининград – место идеальное.
То есть это не люди, это вы просто выбрали на карте. Такая удивительная история. Сложно поверить.
Евгений Гришковец:
Люди везде русские живут, везде мои земляки. Северяне, конечно, отличаются от тех людей, которые живут в Краснодаре, но, тем не менее, среди русских людей везде могу жить.
Теперь вопрос о вашем кабинете, который в Калининграде. Вот у большинства (у меня совершенно точно) такое ощущение, что все, что вы пишете, рождается в процессе каких-то ваших рассуждений, разговоров, бесед. Мне сложно представить, что вы садитесь в кабинете, и, как вы сейчас признались до того, как включили камеры, исписываете ручки и никакого компьютера.
Евгений Гришковец:
Да. Могу я писать только в кабинете, только в идеальных условиях, только дома. По дороге, какие-то путевые заметки, блокноты, записи, узелки на память – это не про меня. Если что-то запоминается, значит, это имеет какую-то ценность. Забыл – значит, такова этому цена. Замысел вынашиваю долго – по году, по полгода. И воплощаю его только в домашних условиях и когда выделяю на это время. Работая в гастрольном режиме, я всегда говорю, что я зарабатываю себе не так деньги, как время.
И нет близкого человека, которому вы наговариваете?
Евгений Гришковец:
Нет, ну что вы? Во-первых, нельзя использовать человека в качестве диктофона. И я убежден в том, что коллективное творчество невозможно. Коллективно можно заниматься чем-то вроде КВН и «Comedy Club», то есть весело проводить время и при этом получать какие-то хохмы короткие, даже, может, очень веселые. Но значительное творчество – романы или создание пьесы, спектакля – это одиночная работа одного человека. Бывали творческие тандемы, которые мы знаем. Братья Стругацкие, братья Вайнеры, братья Васильевы, Ильф и Петров. Но все-таки дуэты никогда не создавали столь значительные произведения, как романы Достоевского и Толстого.
Вы знаете, такой удивительный момент. Есть ваша кинороль, одна из очень немногих, в фильме «В круге первом». Вы играете персонажа, насколько я понимаю, его прототипом являлся Симонов. И там есть такой интересный диалог как бы от лица вашего героя. Насколько я знаю, вы его сами вписали. Фактически у Солженицына даже нет его.
Евгений Гришковец:
У Солженицына есть описание этого человека, как будто он с ненавистью пишет, с презрением пишет о Симонове, о том, что и он даже представить не мог себе, что когда-то у него будет кабинет, у него будет горничная и повар. И что ему в этом кабинете будет нужна температура 18 градусов, а если будет 21, то он уже не может писать. И я прописал это как монолог этого персонажа.
И вот удивительная там фраза, о том, что, кажется, что тогда я написал в первой газете, где было написано, что это самое лучшее. Я не хочу вас никак подковырнуть, но вам не кажется иногда: то, что было сделано вами в Кемерово (11 спектаклей), может быть, было самое свежее и лучшее? Вы подсознательно это написали?
Евгений Гришковец:
Это не было лучшим. Это было более счастливым. Это делалось как раз коллективно. Это была коллективная работа. Это было такое сообщество людей, которыми я руководил, но это было такое счастье, юность. Сейчас в том, что я делаю, гораздо больше именно труда и какой-то радости отдельной, но в этом нет юности. Но, конечно, то, что я делаю сейчас, то есть спектакль, который я сделал в прошлом году, «Шепот сердца», который я привез в Минск, и та пьеса, которую я написал в январе, которая будет поставлена во МХАТе им. Чехова, это, конечно, намного лучше. Это намного глубже, это основательнее. Да, в конце концов, серьезнее. А что лучше: серьезное, глубокое или просто веселое? Я не знаю. Но уже так, как раньше делал в юности, я так не смогу. Иначе это будет изображение юности, а изображение – это всегда фальшивка. Я делаю, как делаю. Но я гораздо более профессионален. Я просто стал больше знать слов и гораздо лучше стал знать человека.
А не ведет ли это к тому, чего вы, исходя из ваших цитат, опасаетесь больше всего. Или, скажем, предостерегаете многих больше всего. Потерять соответствие времени, не любить это время. Именно профессионализм убивает во многих живость, ощущение происходящего.
Евгений Гришковец:
Нет, не профессионализм. Профессионализм и мастерство не могут убить живость. Наоборот, они обостряют живость. Профессионально и точно пишут мастера. Сами человеческие качества убивают мастера в художнике. Когда возраст, знание людей приводят не к восторгу от жизни, а, наоборот, к чудовищному, жуткому пессимизму и недоверию к происходящему, вот тогда художники превращаются в этих самых злобных стариков.
Но никто ж ничего другого не придумал. У всех любая судьба, любая творческая карьера, любая политическая карьера заканчивается крахом.
Евгений Гришковец:
Нет, есть примеры, которые как раз и являются… Конечно, исключения из правил, но блистательные примеры есть. Я их вам назову.
Кто чувствует себя счастливым, закончив свою писательскую деятельность?
Евгений Гришковец:
Мы знаем режиссеров, которые сняли великие фильмы, которые мы любим до сих пор и которые сошли с ума от собственного величия и продолжают снимать то, что смотреть невозможно. И есть люди, которые дошли до преклонных лет и которых сейчас из-за то, что они пишут остро и прекрасно, мы не можем даже назвать стариками. У нас язык не поворачивается. Как можно Михаила Михайловича Жванецкого назвать стариком? Или же великого космонавта Леонова – они одного года?
Вы же не станете спорить, какие это редкие случаи.
Евгений Гришковец:
Конечно, редчайшие. Питер Брук. Да что там! Клинт Иствуд, который постоянно снимает кино, которое живее, чем весь Голливуд с его спецэффектами и прочей ерундой.
Евгений Валерьевич, вы сами говорите, что человек, когда перестает любить время и родину, он сразу стареет. Это расхожая фраза, что дружба – это работа, любовь – это работа, сохранение отношений – это работа. Вот любить собственное время – это сверхусилия, это работа.
Евгений Гришковец:
Это большой душевный труд.
Вот вы просыпаетесь. Вы уже синоним позитивизма, синоним человека, который находит только оптимистические стороны в этой жизни. Вы работаете над собой или случайным образом просто в отдельно взятом человеке так бурлит?
Евгений Гришковец:
Я просыпаюсь часто в отвратительном настроении, особенно если не выспался. Чаще всего я не высыпаюсь, потому что работа сама по себе весьма нервная, я плохо сплю. Я могу быть ужасен с утра. Но тем не менее я очень люблю людей, тех людей, которым я нужен. Но я не люблю человечество в целом. Я люблю отдельных людей, но сильно. Потому что в этом человечестве есть ужасные люди, и в моей стране родной есть те люди, которые осуществляют такую деятельность, которая наносит страшные раны моей родине и моим соотечественникам, что просто не понятно, как земля носит этих людей. Но тем не менее моей младшей дочери шесть лет, а сыну скоро будет 12. И пока у меня есть маленькие дети, я просто не имею права быть человеком, который не верит в будущее, не верит в то время, в котором живет. Не имею права. Старшей моей дочери 20 лет. И к тому времени, когда моя младшая дочь вырастет, у меня будет, надеюсь, внук или внучка. И опять не буду иметь права смотреть в будущее в этих самых ужасных пессимистических тонах. Нельзя этого делать, просто нельзя.
Посмотрите, какая удивительная вещь. Смотреть так на мир, как говорите те, удается тем людям, которые занимаются йогой, верят в какие-то вещи, реалии. А у вас это происходит только из-за любви к детям. А у других взрослых мужчин этого не происходит.
Евгений Гришковец:
Значит, они полюбили что-то другое. Деньги, например, или власть, или еще что-нибудь в этом роде. Кто-то любит свою машину больше, чем жену.
Можно тогда о детстве вопрос? Вернее, он будет отчасти о ваших детях. Я читал, что вы так восхищались, поражались своими родителями, потому что они читали вам «Винни Пуха», при этом хохотали, а вы даже не все понимали. Значит ли это, что и ваши дети от того, что вы по-своему, по-взрослому будете шутить, реагировать, тоже, может, будут воспринимать мир из разряда того, как вы воспринимаете?
Евгений Гришковец:
Да, у меня было в детстве много любви. При том, что мы жили неустроенно. Меня родители же очень рано родили, были студентами, безденежье, съемная квартира. Но было много счастья, поскольку я был все время с родителями, никому не подкидывали. У меня было счастливое детство. Я понимаю, что чем больше человека любят в детстве, например, своих детей в шесть лет в школу не отдал, чтобы у них было на год больше счастья, потому что в школе все равно ребенок несчастлив. Чем дольше у человека длится счастливое детство, тем лучше и сильнее заряжены его батарейки на оставшуюся жизнь. Потому что все люди без исключения, взрослые, потерявшие рай. Мы все люди, потерявшие рай. Потому что рай был в детстве. А у кого-то и рая не было, потому что детство было ужасным. У кого не было счастливого детства – это сломанные люди. Или слишком волевые, которые все равно несчастливы жизни, даже исполняя какие-то жесткие функции в обществе.
Вам удалось это сделать для своих детей?
Евгений Гришковец:
Да, я вижу. Для старшей я это точно сделал.
Хочется пожелать благополучия и здоровья вашим детям, вашей семье, потому что то количество жизнерадостности, которые вы дарите тем, кто вас читает, слушает и приходит на ваши спектакли, это очень дорого стоит. Большое вам спасибо.
Евгений Гришковец:
Спасибо.