Гость программы «Простые вопросы» с Егором Хрусталевым – тележурналист, телеведущий Владимир Познер.
Владимир Владимирович, я очень благодарю вас за то, что вы нашли время на это интервью. И позвольте задать вам такой вопрос. Вы достаточно часто и практически в начале каждой встречи с молодыми журналистами говорите о том, что, по вашему мнению, журналистики как четвертой власти в России практически никогда не существовало. Вы говорили, что, может быть, был какой-то небольшой отрывок.
Владимир Познер:
Маленький, да. Совсем.
Подача новостей без какой-либо оценки практически не интересует зрителя. Зрительский интерес без оценки собирает меньший интерес, нежели где есть какая-то позиция. А любая позиция, в общем-то, это пропаганда. Насколько вы согласны с тем и знаете ли вы такие средства массовой информации, которые дают в чистом виде новости?
Владимир Познер:
Нет. Во-первых, любая позиция не есть пропаганда. Пропаганда всегда однобока и, как правило, связана с неправдой, полуправдой, с тем, что человек сознательно игнорирует то, что может его позицию как-то ослабить. Я так понимаю пропаганду. Позиция – это не пропаганда. Я, например, могу сказать: я считаю, что… И дальше могу объяснить. Я считаю, что, например, Соединенные Штаты, к моему большому сожалению, несут главную ответственность за то, происходит на Ближнем Востоке. Это моя точка зрения. И я могу ее объяснить. Это не пропаганда. Я долго над этим думал и пришел к этому выводу. Это раз.
Второе: а кто вам сказал, что новости без отношения, в смысле высказывания позиции, не пользуются популярностью? Я могу сказать вам, что самые знаменитые телевизионные ведущие информационные в Америке, в Англии – как раз, которые никогда свою позицию не высказывали настолько, что люди даже не понимали, за кого они голосуют. Это факт. К сожалению, кстати, я хочу сказать, что этого все меньше и меньше. Телевидение становится все более и более предвзятым: либо в одну сторону, либо в другую, либо мы за этих, либо мы против тех. И так далее. Это всюду. Это и в России, конечно. Насчет Беларуси сказать не могу – не вижу. Но насчет Америки, Франции. Менее всего, пожалуй, в Англии. Все-таки BBC старается этого не делать. И самые известные ведущие BBC – люди, которые этим знамениты. Они будут задавать самые тяжелые вопросы тем, кого они интервьюируют. Но только потому, что они понимают, что это вопросы, ответы на которые хотят знать люди. Это не позиция. Вот если вы меня интервьюируете, я вам отвечаю свою позицию. Но это не пропаганда никакая. Зритель, другими словами – народ, должен быть информирован. Если мы требуем или хотим, чтобы было гражданское общество, чтобы человек считал себя гражданином, и ответственным за свою страну (моя страна – я за нее отвечаю), то он должен быть информирован. Он не может ничего делать, если ему дают дезинформацию.
Владимир Владимирович, тогда тут наступает такой момент, связанный с колоссальным потоком информации, который на данный момент выпадает на любого человека. Источников этой информации очень много.
Владимир Познер:
Да.
Есть просто телевидение, есть Интернет, остались еще газеты, есть радиостанции. И в этом потоке, скажем, выбрать для себя точку зрения, что творится в социальных сетях, какие пересечения мыслей, какие баталии словесные, письменные происходят. Кому тогда этот посыл: если вы хотите гражданское общество, покажите нам все мнения?
Владимир Познер:
Это сплошные мнения, там нет информации. Там есть то, что каждый считает. Бог с ним, это он имеет право считать, что хочет.
Знаете, там все время приводятся различные ссылки.
Владимир Познер:
Это все правильно. Но, в конце концов, каждый человек, если он интересуется этим, он выбирает источник информации в соответствии с тем, на что он настроен. Вот я настроен на получение информации. Не на точки зрения редакторской колонки, не на получение мнения. Я могу интересоваться мнением кого-то, которого я очень уважаю, которого я считаю умным и знающим, которого я считаю честным. Он меня может интересовать. Это другой разговор. Но если я ищу информацию, что на самом деле произошло. Вот что я хочу.
Владимир Владимирович, можно я тогда спрошу о своей родине? Если бы вам надо было составить впечатление о том, как живет сейчас, допустим, моя страна, или, в общем, наше общество…
Владимир Познер:
Ваша страна. То есть Беларусь?
Да. На какие источники информации вы бы полагались?
Владимир Познер:
Я бы не полагался. Если бы у меня была такая задача, я бы прежде всего поехал к вам. Я бы пожил, я бы походил, я бы поговорил с людьми, я бы ходил по магазинам, я бы был не только в Минске. То есть если бы была вот такая задача. Потому что я вряд ли бы стал читать какие-либо книжки или статьи и так далее. У меня есть свои ощущения, но они очень давние. Если бы ставилась задача мне, например: «Вот, Владимир Владимирович, нам нужно, чтобы вы сделали большую часовую программу о том, как живут ныне белорусы». Я бы сказал: «Дайте мне, пожалуйста, месяца три». Потому что иначе я не буду этого делать. На каком основании? Что я понимаю? Я должен туда поехать, я должен пообщаться, я должен пожить, понюхать, почувствовать и так далее.
Это колоссальный ресурс для часовой передачи.
Владимир Познер:
Ну а что? А иначе что? Иначе это будет болтовня поверхностная, некоторые впечатления. Слушайте, фильмы, которые мы делаем, которые я делаю, начиная с Америки, потом Франция, Италия, Германия…
Вы во всех этих странах пожили?
Владимир Познер:
Нет-нет, подожди. Да, именно пожил. Нет, Франция и Америка – отдельно. Даже Германия отдельно. Скажем, Англия. Я не жил в Англии так, чтобы жить. Я не жил в Италии. Я не жил в Израиле. Но мы долго там были. Долго. И общались с сотнями людей. Сотни! Я не преувеличиваю. И объездили вдоль и поперек. И как раз именно такая работа позволяет тебе узнавать страну так, как ты никогда ее не узнаешь, потому что, ведь, скажем, я живу в России, у меня есть круг общения, я не езжу в какие-то места, куда я не поеду. Чего я туда поеду? В какую-то дыру, может быть. Чего мне туда ехать? Но если я делаю фильм, тогда я обязан ехать в самые разные места и общаться с людьми не моего круга, а совсем другого. И сразу угол зрения меняется. Думаешь: «Я думал не так немножко». Только тогда ты можешь своему зрителю сказать: «Вот я думаю так-то, но у меня есть причины так думать. Вот эти, вот эти и вот эти. Я не утверждаю, что я истина в последней инстанции, но я очень постарался».
Владимир Владимирович, хочу поделиться с вами мнением о вас, таким очень удивительным. Не знаю, как вы к нему отнесетесь. Разговор у меня был с человеком очень верующим. И мы говорили о моих сомнениях, и я вспомнил о вас. Говорил: «Вы посмотрите, есть человек, который достаточно открытый, несмотря на то, что это непопулярно. Говорит о том, что он атеист, подвергается критике за это».
Владимир Познер:
Да.
«Очень доходчиво и понятно говорит, почему он сомневается. Критично и даже иронично высказывается о церковных служителях».
Владимир Познер:
Да.
На что, знаете, что он мне говорит? «А что ты думал? Дьявол тебе искусителей будет посылать не красивых? Будет таких симпатичных, успешных и богатых посылать. Как раз, как Владимир Владимирович Познер». Что вы скажете? Вы сталкивались с такой оценкой своей деятельности?
Владимир Познер:
Это все глупости. Я знаю немалое количество людей, которые разделяют, которые тоже атеисты, которые, вообще, не особенно успешны и уж точно не богаты. Это такой слабый довод. Понимаете? Это слабый довод. То есть я есть креатура дьявола. И раз это так, то о чем говорить? Тогда даже не надо мне возражать, потому что это бессмысленно. То есть нет в этом возражении даже желания выслушать. Выслушать и возразить. Человек говорит и говорит.
На самом деле, я завидую верующим часто, потому что они знают для себя, что есть вечная жизнь, что там прекрасно, что они воссоединяться со своими любимыми, которые ушли раньше них. Это чудесно вообще. Они не так боятся смерти, потому что они понимают, что смерть – это ерунда.
Владимир Владимирович, я читал у Александра Меня про три определения божественного в человеке, то, что его отличает от животного: это умение любоваться природой, творчество и любовь. Скажем, для человека, который убежден (я не могу даже сформулировать, потому что я не готов говорить о своей позиции), но вот который убежден, что божественного в человеке нет. Любовь – это что, химическая реакция какая-то?
Владимир Познер:
А почему? Почему мы сводим это к химии или к физике? Любовь – это чувство. Так же, как ненависть. Это чувство, это отношение к другому человеку. Не обязательно человеку. Может быть отношение к своему дому, к своему городу, даже к своей стране. Это чувство, которое свойственно человеку. Вообще, свойственно человеку много чувств. И любование природой – это тоже чувство. Не более того. Это реакция на красоту. Вообще стремление к красоте.
С научной точки зрения как это объясняется?
Владимир Познер:
А почему это надо с научной точки зрения объяснять, я никак не пойму? Понимаете, я хотел открыть тайны человеческого мозга. Когда-то, когда я был молодым, я начитался Ивана Петровича Павлова с его условными рефлексами и все такое прочее, я решил, что открою тайны человеческого мозга. Но мне это не удалось. Конечно, люди пытались понять, как работает наш мозг. Это таинственная вещь, это сложнейшая вещь. Там количество клеток гораздо больше, не понятно, почему они там, миллионы. Не понятно, что они делают. В конце концов, мы узнаем, что такое, каким образом возникает любовь, что под этим, есть ли под этим какое-то реальное физическое воздействие и так далее. Электронное или какое-то еще. Не знаю. Но от того, что мы не можем что-то объяснить, это же не значит ничего, кроме того, что мы не можем объяснить. А если сказать Бог, тогда легко все. Ведь в свое время объясняли гром, молнию тоже этим. Ведь католической церкви (я имел честь беседовать с одним из наиболее известных кардиналов Курии Римской католической церкви), им понадобилось 500 лет, чтобы сказать, что, да, Галилей все-таки был прав – Земля все-таки вращается вокруг Солнца, а не наоборот. 500 лет! А так не могли объяснить. Ну и что? Поэтому вот эти вот вещи, о которых вы говорите, ведь до сих пор мы не можем объяснить электричество. Не знаем, что такое электричество. Ну, и дальше что? Если все объяснять божественным – это странно.
Вы знаете, у вас был удивительный собеседник – Игорь Бестужев-Лада. И он сказал о том, что, по его мнению, сейчас налицо Четвертая мировая война. Если Третья мировая была холодная война, Четвертая мировая идет сейчас. Меня так это увлекло, я стал этот вопрос задавать во время своих интервью. И вот один человек мне говорит: «Вы знаете, есть другая теория, что на самом деле Первая мировая война не закончилась. И вот тогда начала Германия, их унизили, они начали Вторую мировую войну. Посмотрите, весь Евросоюз опять завязан вокруг Германии». Я понимаю, что и то, и другое – теории, но если говорить о реально тлеющей или происходящей войне?
Владимир Познер:
Вы знаете, вот это вот слово – война – тоже можно в это играть, в слова. Но слова имеют значения. Война – мы знаем, что это такое. Это физическое столкновение, это убийство многих людей, это две стороны. Потом были войны (30-летняя война, 100-летняя война), все это было, локальные войны или не очень локальные, когда много стран было завязано. Мировая война первая была уже в XX веке. Потом уже Вторая, дальше – холодная война. Вот это уже начинается игра в слова. Почему она была холодная? Потому что появилось ядерное оружие. И поэтому никто не рискнул, потому что понимали, что я бабахнул – и меня бабахнут. Поэтому, вроде, война, да не война. Вот кто-то придумал это замечательное выражение – холодная война. Я даже не помню, кто, но это кто-то придумал. А сейчас есть много локальных войн, но никакой Четвертой мировой войны нет. Это все образы. Я как очень конкретный человек и как журналист. Образы – это прекрасно, но давайте уточним, что мы имеем в виду. Понимаете? Не было никакого железного занавеса, мы это понимаем. Занавес, чтобы был железный. Это образ. Но он был довольно точный в том смысле, что была часть мира, практически отрезанная от другой. Можем назвать разными словами, но хорошие образы. Холодная война – хороший образ. Четвертая мировая война – плохой, никакой. Это путает.
Владимир Владимирович, я, по-моему, даже два раза полностью перечитал вашу книгу «Прощание с иллюзиями». Понятно, что там речь идет не только об иллюзиях, которые молодой человек испытывал в отношении Советского Союза, но я так понимаю, что вы и не особо испытываете иллюзии в отношении других стран.
Владимир Познер:
Нет.
Но при этом вы сами как-то задали вопрос, и я невольно даже его иногда цитирую. Когда вы говорите о России, спрашиваете: «Хорошо, вы хотите, чтобы у нас было как у кого?» Вы даже однажды сказали: «Пусть хотя бы как у Португалии». Вы имели в виду, наверное, доход.
Владимир Познер:
Я имел в виду то, что Путин говорил.
Но когда мы спорим, скажем, с моими коллегами, говорим о Беларуси и говорим о том, как мы сейчас живем, в какой мы точке оказались, мы видим войну в Украине, мы видим наших соседей в Литве, где, к примеру, достаточно много молодых людей уезжает на заработки (они имеют такую возможность). Мы видим Польшу и видим Россию. И вот вопрос, я тоже задаю: «Хорошо, мы должны на что ориентироваться, у нас должно быть как у кого?» Вот как бы вы ответили на такой вопрос? Пусть, я понимаю, мы с вами обсуждали, что вы не знаете, как сейчас живет Беларусь. Но на что такая страна, просто географически находящаяся в такой ситуации, на что, по-вашему, она могла бы ориентироваться по уровню жизни, по своему устройству? Как у кого у нее должна быть жизнь?
Владимир Познер:
Очень трудно ответить на такой вопрос, но я могу только очень отдаленно. Скажем, если посмотреть на карту Европы. Есть страны, на мой взгляд, похожие на Беларусь в том смысле, что они где-то расположены, а вокруг них – всякие другие, побольше, посильнее. И, тем не менее, они очень даже преуспевают. Например, Бельгия.
Но у Бельгии другая история.
Владимир Познер:
История. Я просто говорю Бельгия. Тут Франция, Германия. И Бельгия. Хотя у нее большие проблемы, потому что там фламандцы, немецкий язык, французский язык, эти этих не любят, часто ставится вопрос о разделе. Мне кажется, что такая страна как Беларусь, конечно, с одной стороны есть Россия – огромная (и в этом смысле это не самое приятное соседство, может быть). С другой стороны есть Польша. Страна католическая по своим корням, может быть, не очень дружелюбная, может быть, многие поляки вообще не понимают, что такое Беларусь.
Есть вопросы. Бывают, во всяком случае.
Владимир Познер:
Но мне кажется, что вопрос не в том. Я ставлю вопрос, как я хочу жить. И я смотрю вокруг себя, как живут другие.
Вот и мы в такой же ситуации, мы смотрим.
Владимир Познер:
Я могу сказать: «Вот это мне нравится. Вот мне нравится вот это». Дальше я думаю, как мне сделать, чтобы вот так вот жить. Какие я должен принять шаги. Например, я хочу отвечать? Вообще, отвечать я хочу? Я хочу, чтобы ко мне можно было предъявить что-то, потому что я отвечаю? Или я хочу, чтобы за меня отвечала власть? Вот принципиальный вопрос. Власть меня должна обеспечить, она в ответе за меня или все-таки я в ответе за себя и за власть я в ответе? Принципиальнейший вопрос.
Это хороший вопрос одному человеку.
Владимир Познер:
Это вопрос каждому. А как? Страна состоит из одного человека, помноженного на много других. Как хотят люди жить? Как они хотят жить? Они хотят или не хотят отвечать? Это же элементарные вещи. Люди хотят жить в коммунальной квартире или в отдельной? Многие советские люди (я их знаю, которые определенного возраста) скучают по коммунальной квартире. Скучают, когда был один туалет.
Я по своему дворику в Минске тоже скучаю, потому что мы дружили все. Сейчас этого нет.
Владимир Познер:
Значит, надо выбирать. Я считаю, что дворик – это одно дело, общий туалет для всех – это дело совсем другое. Когда в очереди в туалет пописать.
Такой факт, который однажды меня поставил в тупик, и я с той поры не очень верю в вопрос, что можно от большого количества людей добиться ответа, что же они хотят. Знаете, проводилось такое социологическое исследование по тем телевизионным проектам, которые вы бы хотели увидеть. И получилось, что пока не подсказывали, пока не показывали картинки, не предлагали. История в том, что когда человек не видит какого-то примера, не видит чего-то, что работает хорошо и значительно лучше, чем у него, он не может этого выбрать.
Владимир Познер:
Я согласен с вами. И поэтому, собственно говоря, почему Советский Союз был закрыт?
Чтобы не видели.
Владимир Познер:
Чтобы не видели. Замечательные слова Жванецкого, моего друга обожаемого, который сказал: «Кто не видел других туфель – наши туфли лучшие в мире». А как только ты увидел другие туфли – одну минуточку, а почему у меня такие, а там такие? Тогда и возникает. А если не видишь, тогда, конечно.
Владимир Владимирович, я отнял, наверное, ваше драгоценное время. Я должен вам признаться, что записать с вами интервью и побеседовать было моей очень давней мечтой.
Владимир Познер:
Да ладно.
И я не ожидал, что это может так осуществиться.
Владимир Познер:
Я очень рад, что мы с вами сделали это.
Я прошу вас, может быть, вы не откажете когда-нибудь еще побеседовать.
Владимир Познер:
Я не откажусь.
Я очень хотел брать интервью у вашего президента. Я с ним знаком очень поверхностно. Я у него был в гостях вместе с другими журналистами много лет тому назад, когда Борис Абрамович Березовский привез целую группу журналистов ОРТ, и не только ОРТ. В Минске мы были приняты Александром Григорьевичем, на ужине. И мне было бы очень интересно брать у него интервью.
Я искренне благодарю вас за это интервью.
Владимир Познер:
Спасибо вам.
Для меня это была большая честь.
Владимир Познер:
Спасибо, что приехали аж в Москву.
Вы знаете, я бы и дальше поехал, если бы вы согласились, потому что я не ожидал такой открытости и вашего времени. Спасибо.
Владимир Познер:
Спасибо.