Сегодня в программе «Простые вопросы» художник Никас Сафронов.
Никас Степанович, добрый вечер. Большое спасибо, что нашли время на это интервью. Я узнал, что Вы будете сегодня ночью вычитывать наброски книги о Вас, которую написала, наверное, одна из Ваших поклонниц. Скажите, что это будет по Вашему представлению: роман-приключение, любовный роман поедателя сердец, записки Арамиса в старости?
Написала Наташа Иванова. Она познакомилась со мной в Литве, в Вильнюсе. Она приехала в Москву, поступила в МГИМО на журналистику, закончила с золотой медалью. У меня есть еще одно издательство, и главный редактор этого издательства, который хочет, чтобы его журналистка написала. Но она пишет уже года 3. И пока она пишет, Наташа сказала: «Я напишу лучше и быстрее», что и сделала. Я, конечно, оплачу ее время, чтобы оно не пропало зря.
Ну а каков же жанр?
Это моя жизнь. Она разная: интересная, необычная, любопытная. Там нет выдуманных историй, вся жизнь моя – это приключение.
Я там в племени каннибалов Южной Америки чуть было не съеден был. Слава Богу, нас с послом спасла живопись, то есть я нарисовал вождя. Это мои путешествия, мои миссии как дипломата.
Я считал, что Ваш роман во многом будет состоять из бесконечного числа романтических похождений, разбитых сердец.
Это там тоже будет отчасти присутствовать. Потому что я работал в Голливуде, и у меня было очень много интересных встреч. Я же рисовал их. Знаете, у меня самая большая проблема – не знаю английского языка. Я, кстати, не очень сильно забочусь об этом. Но, наверное, если бы я знал английский, то маловероятно, что мы встретились бы.
Я бы жил в своем доме где-нибудь в Монако с какой-нибудь актрисой, актрисой, актрисой, другой актрисой. Но у меня просто нет времени на это.
Позвольте мне одну цитату. Я просто вычитал и был поражен! «У меня была первая жена француженка, которая мне не подошла в интимных отношениях, хотя она была топ-модель из семьи мультимиллионеров. Мы развелись после 20 дней. Если бы я совпал с ней энергетически, уже 20 лет назад меня бы называли в одном ряду: Уорхол, Сафронов, Дали, Пикассо».
Я бы не стал Уорхола причислять, знаете. Для меня он всё-таки авантюрист. Он сделал это, раскрутили: говорят, реклама отрабатывает, когда перестает раздражать. Уорхол скорее шоковый художник. Он, конечно, не исталлятор и не перфомансье…
Подождите. Суть моего вопроса была не в том ряду, а в том, что у Вас была такая история.
Наверное, да.
Вы 20 дней были женаты?
Вы знаете, не всегда знаешь об этом. У каждого своя судьба, мы лишь должны следовать ей и всем её превратностям (Генри Миллер, «Мудрость сердца»). Как-то судьба тебя ведет, и, может быть, хорошо, что меня бросали – я укреплялся. Хорошо, что я менял города – я что-то для себя узнавал. Возможно, хорошо, что у меня появилась возможность жениться на ней хотя бы на 20 дней – я остался независимым, сказал: «Не хочу, я сам заработаю». Может быть, я обленился бы.
Понимаете, что такое гений? Гений – это талантливый человек, наделенный упорством человека, который этого таланта лишен.
То есть гениальный мазнул, и ушел гулять, отдыхать. А бездарность, он кропит, кропит, – раз! – один рассказик напечатали. Потом, через 100 или через 200, еще один рассказик. А вот талантливый человек, наделенный упорством, есть гений.
Потому что иногда тебя расслабляет что-то. И вот когда ты сам добиваешься, когда ты некий толчок получаешь, пинок, скажем, и двигаешься дальше, из этого пинка ты превращаешься в лебедя и летишь. Кается, что тебя жизнь била, но она тебя и учила.
Для мудреца, сказал Конфуций, каждый встречный – учитель.
Вот если бы я женился и остался там, может быть, этого бы и не было. Может быть, я был бы раскрученный, может быть, я был бы известный. Но, может быть, был бы каким-то Херстом, который резал бы трупы и замораживал. Не парился. Я занимаюсь искусством, я занимаюсь символизмом.
Скажите, Вы довольно часто в своих интервью предполагаете, что с Вами могло произойти что-то другое, как-то по-другому повернуться судьба. Вы сами себе задаете вопрос: может быть, Вы не в то время или не в той стране в принципе оказались? Мне все время кажется, что Вы не из этого времени.
Мы все не из этого времени. Я в пять лет нашел такой гипсовый «камень» и вырезал замок. Потом я прочитал «Кентерберийские рассказы». Мы же цитаты хватаем, как губка, мы не понимаем, почему нам это интересно, почему нас это волнует. Я читал тысячами книги в детстве, но именно «Кентерберийские рассказы»… Не «Кентерберийские рассказы», а «Озорные рассказы» Бальзака меня покорили.
И когда я увидел художника Гюстава Доре, я все парты исчертил, все дневники. У меня были рыцари, замки, дворцы. И это мне потом помогло поступить, вот эти детские рисунки. Без подготовительной школьной учебы в художественной школе я поступил в училище.
Но позже, когда я уже приобрел какой-то полуразваленный замок в Шотландии, случайно найдя его в лесу, и вспомнил, что это из сна.
И потом я построил себе в Москве готическую квартиру, хотя это было глупо. Я собирал мебель несколько лет, из разных стран привозил, эта канитель, реставрировал. И узнаю, совершенно случайно, что мои предки, Кентерберийские монахи, которые уехали в XVI веке, пропагандировали католицизм, и, оставшись в Московье, приняли православие. И вот это шло до моего деда, который был священником, тяга к религии, духовности.
Случайно получил заказ недавно: росписи храма в Ассизе, где родился Франциск, в честь которого Папа Римский взял имя. Знаете, есть такой Будда (он же Кришна), он взял красный мел, начертил красный круг и сказал: где бы люди ни жили, чем бы ни занимались, настанет такой день, когда они все встретятся в этом красном круге.
Наша судьба, она ведет-ведет, и приводит к тому месту… к этому месту, к Вашему столу, к нашей беседе.
Никас Степанович, Вы, как никто другой, вникаете и разбираетесь в человеческих лицах. Вы сами рисуете своим автопортреты, которые лишний раз подчёркивают, что Вам гораздо больше, чем современная сорочка и джинсы, идут одежды из другого времени. Но вы встречаете другие лица, и Вам доводится их писать. Вы ощущаете, что есть люди, которые как будто бы жили в другие времена, а есть те, кто никак не совместим с давними временами?
Я скажу Вам одну веселую историю, она трогательная и необычная. Я был в Южной Корее, меня пригласили посетить буддийский храм в горах. Это был женский монастырь. И монашка-настоятельница, увидев меня, стала плакать. Она такая худая-худая, коротко стриженая, почти наголо. Это вызывало у меня вначале удивление, а потом какое-то умиление.
Я спросил, почему она плачет. Мне ответили, что она много раз видела сон – Будду с Вашим лицом.
Я так растрогался, отдал все деньги (у меня было более 1000 долларов), потом снял золотые часы Cartier и отдал. Готов был цепочку снять, но это был простой серебряный крестик на серебряной цепочке. Но мы уходили, она плакала. Было очень необычно: я много встречаюсь с людьми и забываю быстро, но это я запомнил.
Через какое-то время я поехал в Японию и должен был вернуться домой, потому что 8 апреля День Рождения. И смотрю, а они, японцы, что-то готовятся, к какому-то большому празднику. Я говорю: «А что у вас за праздник?» «Ну как: 8 апреля родился Будда». Понимаете, удивительные вещи. Я потом вернулся в Москву и сказал одному хироманту: «А можно проверить?» Он узнал, когда я родился – в 19.15, 8 апреля.
И выяснилось, что в прошлых жизнях я жил где-то на Тибете.
Вы верите в прошлые жизни?
Да. Понимаете, почему меня тянуло все время к готике? Я нашел портрет, который давно валялся у нас. Достал с чердака, где он валялся, в каком-то деревенском доме (хотя мы городские, я родился в центре Ульяновска). Но в последние годы родители жили в деревне. Я нашел портрет, отреставрировал, а там мой старший брат – оказывается, это мой предок, кентерберийский монах.
Удивительные вещи происходят независимо от тебя, но ты чувствуешь это.
Но возвращаясь к моему вопросу. Вы, как ученый человеческих лиц, бесконечно заглядывая в глаза разных людей, изучая их особенности, Вы видите, что у этого человека – особенная, богатая жизнь. И, может быть, ему подойдет камзол из Средневековья? А есть совершенно новые души, молодые.
Конечно, конечно. Есть лица простые, есть лица случайные, есть лица, не наполненные энергией. Знаете, есть дауны, я сейчас был, – их называют «дети солнца» – они милейшие, они улыбаются. У них свой мир какой-то. И ты понимаешь, что у них мир космоса, мир инопланетян.
А есть лица избалованные, капризные, вечно их пичкали учебой (заставляли – пригодится) и едой, и баловали разными подарками.
Но в них нет содержательности, они пустые, циничные, скорее такие немецкие воспитанники, раса. А вот есть лица наполненные. Крестьянин сидит такой, монах.
Меня попросили нарисовать священника, который привез Пояс Богородицы (отец Ефрем) в Грецию. Во-первых, он совершенно необычный. Кажется – лукавый, с хитрецой такой, непростой. А я хожу за ним (он попозировал один сеанс, а надо было хотя бы два), а потом за ним ходят монахи. Он говорит: «Ты знаешь, не буду я тебе позировать, у тебя и так все получится. Благословляю!» Я думаю: ничего себе, три наброска, ничего толкового. Я пришел в Москву, вспомнил его лица, и у меня получилось два портрета. И когда он увидел – сказал: «Хочу два».
Удивительные вещи – ты узнаешь людей с другой стороны.
Позвольте такой вопрос: наверное, с ним сталкивались художники во все времена. Основным заказчиком…
Извините, можно я прерву Вас?
Да-да.
Мне очень нравится Александр Григорьевич. Он харизматичный, он обаятельный, он цельный, он личность, он яркий, он индивидуальность. Он интересен мне как художнику. Я писал его, разговаривая с ним, общаясь, раза два.
В прошлом году.
Раза два-три общался с ним, и он ко мне хорошо относится. Но я нарисовал его в виде Скорины, Франциска Скорины – такой вот средневековый человек.
У нас в прессе очень обсуждалась эта картина. А какова её судьба? Потому что после выставки в Бресте её увезли.
Этот портрет у него. Мне прислали благодарность за этот подарок. Но это было не важно: мне просто хотелось, чтобы ему было приятно.
Никас Степанович, вопрос, с которым художник сталкивался во все времена. Наверное, главным заказчиком для художников долгое время, безусловно, были священнослужители церкви. И вот этот вопрос: рисовать лик Бога. В некоторых религиях даже не признается такое изображение рукотворное.
Это было раньше. У меня очень много заказов в Арабских Эмиратах, все шейхи простятся на портреты. И какие-то духовные лица мусульманского мира – то же самое.
Нет, я имею в виду именно лик Бога. Не существует ли в этом какого-то лукавства или игры из-за того, что люди верят в лик Бога, но поклоняются холсту или просто деревянной доске, которую нарисовал грешный земной человек.
Я понял. Во-первых, в православной иконописи нет перспективы, она плоскостная. Бог должен перед тобой стоять, ты не должен уходить далеко. Поэтому православие не принимает иконы, так называемые «готические», католические. Потому что это картины на тему.
Пропаганда должна быть, любая. Она должна прославлять и обращаться к чему-то. Серафим Саровский, горбатенький стоит медведь рядом с ним. Франциск Ассизский, который стоит, волк ему там поклоняется. Художник – иллюстрирует. И, говорят, на иконе нельзя расписываться. Но Бог видит.
Есть такое личности, как Феофан Грек или Даниил Черный, Рублев Андрей, которые создавали новые направления в области иконописи. Они немножко отходили, и их узнавали по почерку.
В принципе, человек выполнял свою работу и делал для церквей заказ. Он выполнял рутинную работу, но в этом была определенная Божественная сила и смысл.
Вы так образно отвечали на вопросы, что я не успел задать и трети из того, что приготовил. Надеюсь, Вы не откажетесь ещё от какой-нибудь встречи.
Я надеюсь, что это только начало: мне очень приятно, что мы снова встретились. И, более того, в каждом времени, в каждом возрасте надо не то что надеяться – жить, наслаждаться, получать удовольствие и быть профессионалом. Быть обязательным, быть духовным. И тогда все само собой приходит.