- Вы не впервые в Минске, более того, вы не впервые на «Лiстападзе».
- Я, наверное, абориген «Лiстапада», это даже стало традицией. Я помню фестиваль, когда «Лiстападзiка» не было, потом появился «Лiстападзiк», и мы всегда открывали его «Ералашем». Он никогда не был в конкурсе, с нами бесполезно состязаться, да мы и не хотим, но это грандиозная часть моей жизни — то, что я знаю, что, вот в этом году я буду здесь.
В этом году необычная ситуация, хотя бы потому, что я дебютировал в кино, как режиссер, и, к моему счастью, картина попала в конкурс. «К счастью» я говорю, потому что просто люблю этот фестиваль, и говорю я это не для того, что хочу получить какие-то призы, хотя, честно говоря, было бы приятно.
Для меня очень важно, как люди будут смотреть картину. Ее сегодня утром показывали, днем я видел слезы в глазах после фильма, и интересный эффект картины: масса взрослых бежит, звонит своим детям. А где ты сейчас Витя, Коля? Машенька, ты где? Значит, я добился того, чего хотел, и картина застревает в головах. Что тоже очень приятно.
- Душевного кино мало среди востребованных фильмов, в основном люди хватаются за голливудский масс-продукт, где куча спецэффектов, какие-то стрелялки-болботалки.
- Главная, наверное, проблема сегодня – экспансия американского кино, которое, как каток, приучило всех смотреть пустой экшн. Там потрясающие спецэффекты, но вы не сможете пересказать кино, и они считают это главным достоинством. А мне всегда хотелось, чтобы кто-то рассказал, пересказал. Чтобы что-то осталось, сидело в голове.
- Кино принято делить на коммерческое и фестивальное. «Крыша» – это коммерческий продукт или фестивальный?
- Нет, человеческий. Третий. Потому что в кино оно уже благополучно провалилось, кино такое уже никто не хочет, а те, кто хочет такое кино смотреть – он не ходит в кино, вот в чем фокус. Нужно не в двадцати кинотеатрах показывать, а в двух и по полгода, чтобы люди приходили и смотрели.
- «Лiстапад» - фестиваль специфический, все говорят о том, что у него какая-то необычная атмосфера, и что он, мягко говоря, не похож на другие фестивали. Вот если бы вы рассказывали о нашем фестивале тому, кто на нем ни разу не был, что бы вы сказали?
- Для меня фестиваль – это всегда общение с теми, кто приглашает и с теми, кто приезжает. Здесь идет какое-то тепло, которое невозможно ничем не объяснит, ни показать. Это тепло невозможно передать, надо видеть эти лица, видеть Ростислава Ивановича, который счастлив всем, кто приезжает.
Мы с ним старые-старые друзья. Несмотря на ту тяжелейшую утрату, которая произошла совсем недавно, он сейчас, слава богу, хорошо выглядит. Я счастлив, я его очень люблю. Во-первых, он великий артист и добрейший человек. Вообще, вся эта семья – они потрясающие. И вот, от него исходит такое тепло вокруг, понимаете? Девочки волонтеры, которые с нами встречаются. Вы видели их глаза? Они добры, они внимательны, это так дорого.
Не то, что приехал с варшавского фестиваля, там было огромное количество наших фильмов, но ощущение, что мы никому не нужны там.
- Скажите пожалуйста, как вам кажется, доброе кино имеет будущее в современном мире?
- Я думаю, что этот сосуд наполнится доверху и выльется, как музыка, которая сейчас ушла в рэповую форму и барабаны, колотящие по голове, и вдруг, я смотрю: один, второй слушает Валерия Ободзинского. Ну, совсем, как бы, не в кассу сегодня, как они говорят, ну, совсем лирически. Знаете, говорят, вся история идет по спирали, может, так же и в кино, может вернутся люди к человеческому кино.