Владимир Соловьёв, журналист, теле- и радиоведущий в программе «Простые вопросы» с Егором Хрусталёвым
Владимир Рудольфович, большое спасибо, что нашли время для этой встречи. Мы ждём вас в Минске с творческим вечером. Знаете, я думаю, что Вам будут задавать много вопросов и, наверняка, очень многие будут касаться Беларуси. И, может быть, будут просить дать оценку каким-то обстоятельствам, ситуациям. Насколько Вы точно владеете ситуацией, как живёт Беларусь? Или Вы надеетесь, что Вы приедете и узнаете больше?
Владимир Соловьёв, журналист, теле- и радиоведущий:
Знаете, Егор, во-первых, спасибо за возможность побеседовать.
Я, вообще, не считаю себя вправе давать оценки.
Ну, люди живут, у людей свои представления, свои политические пристрастия. Мне всегда казалось очень некорректным, когда приезжает человек со стороны, в любом случае, со стороны, у которого нет непосредственной такой ежесекундной, ежеминутной связи и начинает что-то вещать – либо в одну сторону, либо в другую сторону. Я поэтому всегда с удивлением относился к агитбригадам, которые выезжали в бывшие республики на выборы и там…
Скажите, а чтобы составить впечатление о том, как живут люди – ну вот, к примеру, у Вас была бы возможность выхватить из общества три разных человека, Вы бы хотели, чтобы это были люди какого плана? Чем они должны заниматься?
Владимир Соловьёв:
В своё время очень забавно на эту тему ответил наш замечательный писатель.
Он сказал, что для того, чтобы узнать город, надо в нём поработать и заблудиться.
Вот, если у меня будет возможность и поработать, и заблудиться. А с кем из людей пообщаться? Да интересные люди в любой профессии, в любой специальности. И здесь всегда даже любопытно иногда бывает: поворот головы, взгляд, какая-то обронённая фраза.
И для российско-белорусских отношений скромный спортивный чиновник, который на Паралимпиаде взял наш флаг и пронёс, сделал столько, сколько не сделал бы ни один поэт, писатель и общественный деятель.
Потому что такие движения, они ценятся. Это вот что-то совершенно другое, идущее от души. И то, что господин Лукашенко его поддержал и высказал своё отношение, для нас тоже очень важно.
Владимир Рудольфович, Вы рассказывали, что один Ваш добрый знакомый сказал Вам: «Ты, хотя бы, чтобы тебя сочли интеллигентным человеком, сделай вид, что ты сомневаешься. Потому что, в общем, уж больно ты уверенный. Как военный, офицер, человек старой закалки». Вы знаете, очень многие говорят о том, что в Ваших книгах есть сомнения и есть размышления. Что касается телевизионных передач, это жёсткий, очень уверенный человек с командным голосом и с командной установкой. Это издержки телевизионного жанра?
Владимир Соловьёв:
Ну, значит, командной установки не замечал, а командный голос?
Да я на них даже не кричу, как правило, другие люди кричат.
Это Вы себя не слышите просто.
Владимир Соловьёв:
Нет-нет. Потому что я просто знаю, что такое, когда я кричу. Так как я – танкист по военно-учётной специальности, то, я помню, на военных сборах я легко заглушал.
А, если серьёзно?
Владимир Соловьёв:
Если говорить серьёзно, сомнения есть, просто иная скорость мышления, потому что мне надо как можно быстрее, как можно чётче направить. Задача другая.
Так как я не являюсь участником, в полном смысле, беседы, моя задача – вбросить мысль и дать возможность уже остальным работать.
То есть, я всего лишь осуществляю процесс управления тонкого.
Я однажды был за кулисами Вашей программы, приезжал, записывал интервью с Прохановым. И я посмотрел, как всё происходит, как Вы, ну, достаточно на повышенных тонах разговаривали с тем же Прохановым, с Сатановским, с Жириновским. Я думал: «Интересно, как же они будут выходить сейчас из студии?» А из студии Вы вышли, держа под локотки друг друга, мило улыбаясь, а только что был колоссальный… Так это – театр?
Владимир Соловьёв:
Нет, это сложнее.
Мы вместе создаём интеллектуальный продукт.
Но, как бы эмоционально мы не обсуждали, я никогда не позволю себе перейти на личности, я их никогда не оскорбляю. И, исходя из этого, они понимают, что да, мы спорим, у нас есть разные точки зрения, мы можем быть ироничны, но я никогда не перехожу грани, никогда их не оскорбляю как личность.
Ну, знаете, не каждый бы выдержал такой эмоциональный посыл с Вашей стороны.
Владимир Соловьёв:
Ну, поэтому люди смотрят. Поэтому интересно. При этом Александр Андреевич знает, что я его очень уважаю как писателя. Но при этом ему есть за что зацепиться.
Потому что, когда есть вызов, есть и реакция.
Вот вывести из зоны очевидного комфорта и перевести в зону эмоционального, интеллектуального комфорта, где он сможет себя развить. К каждому свой ключ.
Вы понимаете, что для огромной части аудитории, которая смотрит на Вас и, знаете, возвеличивает как человека с непоколебимыми принципами, такое откровение…
Владимир Соловьёв:
Не приведи Господь! Ужас какой! Нет, принципы всегда очень чёткие. Я никогда не буду изменять моим принципам.
Здесь вот я говорю только то, во что я верю.
Поэтому, например, когда меня спрашивают там, не знаю, кто сбил «Боинг»? Я говорю честно: «Я не знаю». Если я что-то знаю точно, я говорю: вот так, так, так.
Хорошо, тогда об игре я вам такой вопрос сейчас подготовил. Я был студентом, когда Вы начали телевизионную карьеру, это была программа «Процесс» с Александром Гордоном. Через год-два у меня уже была возможность записывать интервью.
Я записывал интервью с Гордоном и спрашивал об этой программе.
Он говорит: «Тут у нас такая история: значит, мы берём какую-то тему, и один защищает одну точку зрения, другой – другую. Мы её не выбираем, в общем-то. Но Соловьёв всё время берёт хорошую тему. Я всё время вынужден обыгрывать, защищать не ту историю. Он всё время берёт правильную историю, ему, конечно, проще». Я подумал, если, всё-таки, это – искусство полемики, Вы, как Гордон, могли бы при заданной ситуации, скажем, полемизировать, защищать ту точку зрения, которая Вам не очень нравится? Если это – искусство, шоу?
Владимир Соловьёв:
Если говорить об искусстве полемики, то, конечно, я мог бы посеять сомнения.
Но я никогда не буду говорить на белое-чёрное. То есть, поэтому, например, работа адвоката – она ведь, зачастую, сводится не с тем, чтобы оправдать своего клиента, а с тем, чтобы найти максимальные возможности для смягчения наказания, чтобы посеять сомнения, чтобы выяснить истину. Но с Сашей, когда мы делали передачу, мы всегда брали темы, где нет простого, однозначного выбора. Так как мы с ним очень разные люди, мы легко расходились во мнениях, потому что Саша, действительно, и я – очень сильно отличаемся по подходу.
Да вы визуально тогда были абсолютно разными.
Это Вы 80 килограммов сбросили?
Владимир Соловьёв:
Ну, где-то там 60. Это много.
Вы, наверное, стали значительно более агрессивным. Ну, скажем, не агрессивным, может быть… Человек, который худеет, он – злой.
Владимир Соловьёв:
Он – злой, да. Ну я и так-то не был особо добрым. Я, наверное, стал агрессивней, да, я, наверное, уплотнился.
Я, наверное, уплотнился – как в эмоциях, так и в ощущении времени.
Но, я боюсь, это связано не столько с потерей веса, сколько с возрастом. Просто старение.
Просто у деда плохой характер.
Да ладно, дед. Вы уже кокетничаете.
Владимир Соловьёв:
Да, двое внуков. То есть, я имею полное право называться дедом просто по количеству внуков.
А сколько спорта в Вашей жизни сейчас?
Владимир Соловьёв:
Каждый день часа по два-три.
Это что? Бег, силовые нагрузки?
Владимир Соловьёв:
Это бег, бокс, кроссфит, футбол.
С боксом-то надо быть поосторожней.
Владимир Соловьёв:
Да, конечно.
Хотя, я рвал брови, ломал носы на футболе.
А во время занятий боевыми искусствами тяжёлых травм не было.
Во время одной из встреч, по-моему, с начинающими журналистами Вас молодой человек спросил: «Посмотрите, всё-таки, как бы, дискуссия, у каждого своя правда».
Вы сказали: «Правда всегда одна».
Я вот подумал: люди, находящиеся, особенно, в ситуации военного конфликта или войны, находящиеся в разных окопах – они бы сами не пошли ни добровольцами, ни в атаку, не веря в то, что они на светлой стороне, не веря в то, что они – за правое дело.
Владимир Соловьёв:
Кроме тех случаев, когда мы говорим о ландскнехтах, о наёмниках.
И такой вопрос: Вы допускаете, что существуют по военным конфликтам, по ситуациям, которые разрывают сейчас мир, скажем, вот такая «точка правды»? Вот какая-то точка в мире, откуда видно, кто прав, кто не прав. Где светлые силы, где тёмные.
Владимир Соловьёв:
Это блестящий вопрос. Егор, такого вопроса никто никогда не задавал. Действительно, фантастический вопрос. И я много на эту тему думал. Особенно, когда речь идёт о братоубийственных войнах.
При этом, даже не самый простой пример, который сейчас у нас разворачивается в Украине, но и, когда мы говорим о первой войне между православными народами, когда грузины и осетины…
Югославия… Много чего было… Для меня такие точки есть. Для меня, вообще, когда власть берётся за оружие и начинает использовать военную технику, мне не кажется это правильным. Мне кажется, что пока есть возможность диалога, его надо всегда использовать. Поэтому я, например, настолько негативно отношусь к первой чеченской войне.
Я считаю, что Ельцин совершил преступление.
То есть, что нельзя было этого делать. Вполне тогда была возможность диалога, и можно было избежать этого страшного военного конфликта. Во второй чеченской войне уже была совсем другая ситуация, уже было вторжение на нашу территорию. Для меня очень часто правдой является исторический консенсус. Вот я внутри себя прихожу к этому консенсусу или нет, я спокоен?
Вот, например, для меня как для еврея, если кто-то поднимает знамёна Бандеры и Шухевича, мне уже с ним просто не о чем говорить.
Потому что во время Великой Отечественной войны членов нашего… мы – из Украины, из местечек.
Шестерых заживо похоронили. Двоих взрослых и их четверых детей. За то, что они были евреи.
Знаете, если очень абстрактно попытаться сказать. Сегодняшний мир – это, всё-таки, борьба светлого с тёмным или борьба из двух зол: большего зла с меньшим злом?
Владимир Соловьёв:
А зло, вообще, разве есть? Ведь, когда мы говорим о монотеистических религиях, то возникает самый сложный вопрос: если монотеизм подразумевает наличие единого Бога, то откуда зло? А если мы подумаем, что есть зло и есть Сатана, то Бог не един?
И выясняется, что зло – это отсутствие добра, это отсутствие света.
Поэтому, когда мы говорим о том, что: «Не является ли это борьбой между разными степенями зла?» Наверное. Человек вообще несовершенен. Казалось бы, Каин, Авель – внуки Бога, и то Каин убивает Авеля. Поэтому человечество-то…
То есть, из меньших зол?
Владимир Соловьёв:
Всегда, но иногда это и есть добро.
Потому что добро ведёт меньшее зло к победе над большим злом.
Владимир Рудольфович, Вы время от времени нанимаете охрану. Я вот, честно говоря, не свидетель…
Владимир Соловьёв:
Я никогда не нанимаю, она всегда есть.
Всегда. И охраняет Вашу семью.
Владимир Соловьёв:
Это громко сказано.
Я не очень люблю на эту тему активно говорить, потому что охрана должна работать, её не надо видеть.
Но да. Много лет уже «да».
Это, всё-таки, следствие Вашей журналистской деятельности, Ваших высказываний? Вы процитировали, по-моему, древневосточную мудрость «Если смелость приходит из-за отсутствия размышлений о последствиях своих поступков…»
Владимир Соловьёв:
Да.
Но страх-то… Допустим, Вы не боитесь за себя. Но у Вас же столько детей.
Владимир Соловьёв:
Тогда надо уходить из профессии.
Можно же заниматься гламурной журналистикой, можно заниматься lifestyle-ом, рассказывать о заднице Кардашьян.
Жена Вам не говорит: «Володя, что ты делаешь, у нас же дети?»
Владимир Соловьёв:
Ну, жёны, наверняка, что-то говорят.
Но они же понимают, за кого они когда-то выходили замуж. Я же третьим браком женат.
Это риск, это обычная часть профессии.
Вас ничего не обижает? Вас включают в список, допустим, «20 самых продажных журналистов».
Владимир Соловьёв:
Да я даже знаю, кто за это заплатил. Поэтому это мне настолько безразлично.
Но при этом никто не может подтвердить, что когда-то делал Вам дорогие подарки.
Владимир Соловьёв:
Не только не может подтвердить. Но в нашей профессии все всё знают.
Это станет известно.
Владимир Соловьёв:
Если хоть кто-то понимает, как у нас работает, вообще, система.
Они же понимают: какой смысл давать денег журналисту Соловьёву, если очевидно – мы на телевидении, когда мы обсуждаем, кого куда позвать эти списки видит руководство. Потому что у нас много программ и важно, чтобы не все подряд были в один день.
Вы так интересно ответили на то, как трудно ребятам в 20 лет сейчас. Потому что стареть стали медленнее. Если раньше ты приходил на телевидение, и те, кто в 50 – это уже были не конкуренты.
Владимир Соловьёв:
Да, а сейчас – наоборот.
Осталось дождаться, как свалят 40-летние, и ты в кадре.
Владимир Соловьёв:
Сейчас этого нет. Но это же вопрос таланта. Это же профессия, где просто надо быть очень талантливым.
Но ещё и шанс. Это – профессия телеведущего.
Владимир Соловьёв:
Шанс приходит, когда есть талант.
А вы думаете, что не могло с Вами повернуться немножко по-другому?
Владимир Соловьёв:
Могло.
Вас же отстранили, на года на два, вообще от телевидения.
Владимир Соловьёв:
Года не было. И никакой проблемы не было: ну, нет телевидения.
А могло бы не вернуться.
Владимир Соловьёв:
Могло бы. Но я же пришёл в профессию очень взрослым человеком. Я что, обладаю хоть какими-нибудь иллюзиями, что это может завтра закончиться?
Я же не девочка, которая считает, что если тебя сняли с эфира, то можно выйти из окна.
Да ничего страшного! Мне нравится думать, писать книги, встречаться с людьми, радио… Это всё формы мыслительной активности. Не будет этого – займусь чем-нибудь другим.
Не надо никогда сходить с ума от собственной значимости.
У меня чёткое понимание: завтра не будут меня показывать – через несколько месяцев люди и забудут, и узнавать на улице не будут.
Владимир Рудольфович, большое спасибо за Ваше время, за это интервью.
Спасибо.
