Гость программы «Утро. Студия хорошего настроения» – режиссёр, сценарист – Жора Крыжовников.
Давайте сразу разберёмся с Вашими псевдонимами. Зрители знают Вас, как Жору Крыжовникова, в соцсетях Вы значитесь как Иван Тохтамыш, есть ещё и реальное имя. В связи с чем такая конспирация и как появлялись идеи этих псевдоимён?
Жора Крыжовников, режиссёр, сценарист:
Это не конспирация, это игра, это весело. Я это взял, вообще, изначально, потому что я участвовал в конкурсе, который проводили мои знакомые. Это был сценарный конкурс и мне хотелось участвовать там честно. Более того, я до конца не был уверен, насколько хорошо ко мне относятся. Возможно, если бы я участвовал под своим настоящим именем, я бы точно не прошёл, поэтому я взял псевдоним. И выиграл там грант некий на съёмку, и когда я пришёл его получать, они: «О, а это ты». С того момента мне понравилось, я его оставил: Жора Крыжовников. В соцсетях это, скорее, для того, чтобы общаться с теми, кто меня знает.
В Сети появился ваш короткий метр про «Проклятие» и он довольно быстро стал нашумевшим. Думаю, что этой работой Вы рассказали проблему всех артистов: о невостребованности, о нехватке работы, ролей. Какой, по сути, была миссия этой работы?
Жора Крыжовников:
Миссии не было. Видео родилось из реального случая. Знакомая сходила на кастинг и попыталась там наврать, а оказалось, что ищут исключительно немедийных. И я понял, что эта история может быть, сел, за вечер её написал. Эта история о том, что артист – это человек, который хочет, чтобы его любили сильнее, чем обычный человек, он жаждет любви. Кому-то везёт с этой любовью, а кто-то так и остаётся ждать в стороне, это и больно, и смешно до определённой степени. Она и мне помогла, и мне кажется, и Тиме Трибунцеву, который сыграл главную роль. Он снимался, с его работой всё было нормально, он не играет себя.
Коротким метром «Проклятие» Вы заявили о себе, но стали популярны после двух частей комедии «Горько» и караоке-фильма «Самый лучший день». С чего вдруг Вы решили взяться за такой сложный жанр, как комедия?
Жора Крыжовников:
Ну, вот это вопрос. Я учился в Российской Академии театрального искусства у Марка Анатольевича Захарова на театрального режиссёра. Это была единственная мастерская на тот момент, в которой комедия считалась серьёзным жанром, что это не проще, чем сделать драму, а, как минимум, требует столько же усилий, а, может быть, и больше. Отчасти это случайно, я не вижу тут какой-то моей программы, я сам не знал, что буду комедии снимать, так получилось случайно. Некий базис теоретический был связан с Марком Анатольевичем Захаровым, который занимался всегда комедией и это его жанр. Он через юмор видит любую историю, даже если он ставит Шекспира. Он пытается там найти смешное, через смешное понять персонажей. Это, в общем, некий ключ к человеку.
Последние русскоязычные комедии были созданы советскими режиссёрами Гайдаем, Рязановым, Меньшовым. Почему жанр комедии почти что умер? Это результат КВН-овского продакшена?
Жора Крыжовников:
Нас настигла некоторая кинематографическая катастрофа в русскоязычном пространстве, просто закрылись все кинотеатры, они превратились в мебельные салоны, закрылись все киностудии, люди разбрелись, занимались другими делами, им было не до кино. Надо было выжить, надо было что-то есть, что-то одевать, поэтому у нас просто закончилась индустрия. У нас из тех людей, которые делали советское кино, в индустрии остались единицы, которые каким-то чудом снимались в каких-то штучных фильмах. Наша проблема просто в том, что мы начали с нуля. Мы начали заново строить индустрию и в последние годы появляются фильмы, на которые миллионы людей приходят в кино. Вы знаете, даже если на фильм «Горько» пришло, например, 3 с чем-то миллиона человек, я точно не помню, больше трёх миллионов, то в советское время, если на фильм приходило 10-15 миллионов человек, это считалось провалом. Должно было прийти 20-30, начиная с 30 миллионов, начинался успех. Мы сейчас живём в совершенно других цифрах, у нас совершенно другая аудитория. Люди отвыкли ходить в кино, оно не везде доступно. Поэтому мы просто начинаем с нуля, это не жертва чьих-то злых сил, а жертва социально-экономической ситуации, которая была в 90-ых. Мы заново отстраиваемся, стараемся, учимся, мы просто учимся заново снимать кино.
Ваши картины были успешны в прокате. Важно ли это для вас? Ведь Вы свой гонорар уже получили.
Жора Крыжовников:
Дело не в гонораре. Конечно, важно, чтобы люди посмотрели и самая главная оценка – зрительская. Если зрителю понравилось, значит, хорошо, не понравилось – плохо. А дальше вопрос каких-то там художественных достоинств, но это вопрос второй. Это отличает режиссёров зрительского кино от режиссёров фестивального. Потому что, если фестивальное кино, где главное мерило: дали или не дали тебе приз, отобрали тебя на фестиваль, – мы этим совершенно не занимаемся. Под «мы» я говорю, есть какое-то количество, это Тимур Бекмамбетов, он занимается кино для людей, эта компания, которая сняла «Ёлки Последние», над которыми я работал, как сценарист. Там, конечно, главный вопрос: получил ли зритель то, зачем пришёл.
Как у человека, который постоянно работает с юмористическим контентом, появилась ли у Вас профессиональная деформация, когда Вы на серьёзные вещи реагируете шутками?
Жора Крыжовников:
Я думаю, нет. Дело в том, что, занимаясь комедией, ты не производишь шутки, ты рассказываешь истории, которые в идеале должны вызывать смех. Эта шуточная деформация происходит с эстрадными юмористами, кто работает с публикой непосредственно. Мы рассказываем истории про людей. Там, как таковая, шутка не так важна, важно, чтобы вся история имела жанровые комедийные решения, там немножко по-другому всё работает.
Я, конечно, реагирую на смешное, ищу смешное, да и мне это интересно, но сам я человек невесёлый, скучный и компанию не украшаю. Комедиографы могут веселить, но сами по себе люди, которые работают в комедии, невесёлые. Есть такая американская распространенная фраза, что если вы хотите испортить себе званый ужин, пригласите режиссёра комедии, он вам испортит настроение. Я бы не сказал, что это не соответствует действительности.
Вы одновременно восхищены Ларсом фон Триером и Данелией. Они абсолютно разные, как так?
Жора Крыжовников:
Они, конечно, абсолютно разные, но в зерне они занимаются людьми, они сочувствуют людям, они им сопереживают, это, всё равно, про людскую боль, и они ироничные. Ирония дает объём, ты не просто грустишь с человеком или смеёшься с ним. Но в тот момент, когда ему смешно, ты думаешь, что будет и по-другому, и когда ему грустно, ты надеешься на лучшее. Вот этот объём есть, всё равно, в Триере, он очень ироничный человек, он дразнит. Поэтому да: разные по стилистике, а вот в чём-то, каком-то взгляде они совпадают.
В нынешней картине «Ёлки Последние» Вы выступили сценаристом. Огорчены тем, что они заканчиваются?
Жора Крыжовников:
И да, и нет. Я как сценарист «Ёлок» реализовался, мне очень нравится в «Ёлках Последних» две новеллы, не буду говорить какие, но они мне радостно, что они получились, что они сняты, что артисты их сыграли, что люди хвалят. Я уже слышу, что люди уже говорят: «Вот мне эта история очень понравилась». Я понимаю, что это вот то, что я хотел сделать. С другой стороны, всё должно заканчиваться вовремя, надо уметь вовремя остановиться. Вот сейчас самое время сказать до свидания героям и этому способу собирания историй в альманах, и начать что-то новое. Но я уверен, что «Ёлки Последние» – это одна из лучших частей. Лучше или нет – это скажет зритель. Я точно могу сказать, что это здорово!
«Ёлки», в самом деле, заканчиваются?
Жора Крыжовников:
Да, больше этих историй на экране кинотеатров не будет.
Вы думали когда-нибудь снять полнометражную драму?
Жора Крыжовников:
Думал.
Рискнёте?
Жора Крыжовников:
Да, конечно, рискну. Хочется бросать себе вызовы, хочется, чтобы было страшно, хочется, чтобы не было уверенности, что получится. Нельзя на автоматизме всё делать, ничего хорошего из этого не выйдет. Поэтому я ищу новый вызов и, конечно, я думаю, что на 95% это будет какая-то драматическая история, в жанре, в котором я ещё не работал.
То, что нравится зрителю, всегда обругано критикой, и наоборот. С профессиональной точки зрения Вы могли бы объяснить эту ситуацию? Может быть, работа для зрителя и работа для критика – это два абсолютно разных материала?
Жора Крыжовников:
Я про критиков ничего не понимаю, потому что критики, за исключением единиц, работают для себя, они рассказывают про свой вкус. Есть критики, которые являются представителем зрителя и пытаются предупредить его в своих рецензиях, аккуратно, без спойлеров, что это такое и стоит ли ему тратить свои деньги. Например, Антон Долин говорит: «Я – представитель зрителя, я пытаюсь рассказать, что он там увидит за свои 250 рублей». Но часть людей ориентируется на свой какой-то вкус, ощущение вечного, и что они оценивают, до конца не понятно.
Можно ли говорить, что Ваши фильмы автобиографичные, что это отражение вашей личности, каких-то пережитых событий?
Жора Крыжовников:
Нет. Надо рассказывать истории о других, как о себе, а не о себе, как о других. А если о себе, то это дело даже не в эгоизме, это будет такое высокомерное самолюбование. Такие авторы, такие сценаристы, режиссёры есть, которые хотят рассказывать о себе. Я всегда чувствую, когда человек рассказывает о себе, мне в этот момент становится скучно, потому что мы сами себя не знаем. Это иллюзия, что мы знаем, кто мы такие. О нём, как о себе будешь рассказывать, ты дашь объём, видишь и его страхи, и его надежды, и стремления, и его любовь, его боль.
Как Вы реагируете на похвалу и критику?
Жора Крыжовников:
Когда хвалят, приятно, а когда ругают – расстраиваешься. Надо слышать всех, слушать не всех. Я всегда, когда слышу критику, я пытаюсь понять, имеет ли это отношение к тому, что мы это не доделали, что у нас не получилось или это вопрос вкусовой.
